1. В исторических источниках начального периода средневековья К.ы. упоминаются сравнительно редко. Это не означает, однако, что они не играли никакой роли в экономической и общественной жизни. Торговые связи в районе Средиземноморья не были прерваны с падением Римской империи, хотя германские вторжения и последовавшие за тем арабские завоевания затруднили хозяйственную деятельность городов Запада. В Восточной Римской империи сохранялись крупные города. Морские торговые пути частично переместились с юга на север. Особое значение приобрели торговые связи по Северному и Балтийскому морям, на побережье которых возникли новые городские поселения, преимущественно скандинавские: викинги сочетали военные походы с торговыми поездками. Торговая деятельность, с одной стороны, не была четко отделена от пиратства и разбоя, с другой же стороны, не была полностью выделена из широко распространенной практики обмена дарами.
2. В тех случаях, когда авторы раннего средневековья давали общую схему социального устройства, они игнорировали города и, в частности, К.ов. В приписываемый английскому королю Ал ьфреду (кон. IX в.) текст перевода на древнеанглийский язык сочинения Боэция сделана вставка: государь опирается на «молящихся», «воинов» и «тружеников»; под последними подразумевались преимущественно крестьяне. Еще более красноречиво умолчание о городах и К.ах в трехфунк-циональной структуре, намеченной епископами Адальбероном Ланским и Гераром Камбрейским (нач. XI в.): «молящиеся», «воюющие» и «пашущие».
К.ы упоминаются при описании общества тогда, когда церковные авторы не придерживаются универсальной и отвлеченной трехчленной схемы общественного устройства, а предпринимают более развернутый его анализ. В «Беседе» английского церковного писателя Эльфрика (нач. XI в.) Учитель расспрашивает представителей разных профессий об их занятиях. Наряду с монахом, землепашцем, ткачом, солеваром, рыболовом, охотником, кузнецом назван и К. Подобно другим участникам беседы, он подробно и красочно рисует свой образ жизни. Он полезен королю, знати и всему народу, так как, подвергая себя большому риску, отплывает за море и привозит самые различные товары, от редких и изысканных до простых и всем необходимых. К. не скрывает, что продает свои товары по более высокой цене, нежели та, за какую он их приобрел: ведь ему нужно прокормить себя и свою семью. Однако, подводя итоги беседе, Учитель придает первенствующее значение труду пахаря, ибо он всех кормит. В преимущественно аграрном обществе товарно-денежные отношения еще не могли получить высокой оценки.
И точно так же автор «Светильника» Го-норий Августодунский (нач. XII в.), расценивая шансы людей разных занятий и сословий на спасение души, не подает большой надежды К.ам или ремесленникам, так как их профессии, по его убеждению, основаны на обмане и вероломстве. Гонорий специально отмечает сочетание торговых поездок с паломничеством к святым местам; К. мог не только нажиться в пунктах большого скопления людей, стекавшихся для поклонения святым, но и заботился о спасении собственной души. Гонорий, однако, выдвигает другую причину: К.-паломник хочет заручиться поддержкой Бога для того, чтобы приумножить свои богатства и сохранить накопленное.
Причину отсутствия К.ов и денежных людей в глобальных схемах социального устройства того периода приходится усматривать, по-видимому, не столько в слабой развитости торговли, сколько в настороженном отношении к ней церкви. Торговые и финансовые операции, в противоположность агрикультуре, не связаны с производительным трудом. Поэтому богословам они казались предосудительными.
Как примирить честный труд со склонностью к наживе? Эта проблема занимала средневековых мыслителей, и они выдвинули учение о «справедливой цене»: продающий товар может сделать умеренную надбавку к его стоимости, но в разумных пределах; в противном случае он впадает в грех. «Экономическая мысль» эпохи была подчинена религиозно-этическому учению и по существу была неотъемлемой его частью.
Можно, однако, заметить различия в оценке торговой деятельности теоретиками церкви («Ремесло К.а не угодно Богу», Иоанн Златоуст) и проповедниками, тесно общавшимися с паствой, в том числе и с торговым людом. Цезарий Гейстербахский повествует в своем «Диалоге о чудесах» (XIII в.) о К.ах, которые признавались на исповеди, что не могут вести свои дела без обмана и вероломства; вняв увещаниям пастыря воздерживаться от этих грехов, они в конце концов сделались угодными Богу и преуспели в коммерции.
3. Средневековый К. представлял собой особый социально-психологический тип. Образ его жизни и род занятий ориентировали К.а на более индивидуализированное поведение, чем крестьянина и даже ремесленника. Хотя К.ы нередко объединялись в гильдии или товарищества, призванные защищать их общие интересы, каждый из них вел свои операции на собственный страх и риск. Успех предпринимательской деятельности К.а зависел в первую очередь от его личных способностей, инициативы и знания мира, в котором он действовал. А мир этот был несравненно шире и многообразнее по сравнению с миром людей, поглощенных сельским и ремесленным производством. К. отличался большей мобильностью, а потому и способностью приноравливаться к разным обстоятельствам, противостоять опасностям и уметь их преодолевать. Значительная часть К.ов не сидела безвыездно в своих конторах, они ездили в другие города и страны, встречались с людьми, обладавшими иной культурой, нежели их собственная. Именно при посредничестве К.ов в первую очередь осуществлялся контакт между разными культурами Европы, а также между европейской и иными цивилизациями. У К.а вырабатывалась более гибкая система ценностей, и ум его был открыт самым различным жизненным впечатлениям.
Профессия диктовала необходимость овладения новыми знаниями, лучшей ориентацией во времени и пространстве. Счет и расчет, умение читать и писать входили в сумму требований, которые предъявляло К.у его ремесло. Многие К.ы стремились дать образование своим детям для того, чтобы те могли более эффективно вести дела. В городах Европы появляются светские школы, в которых дети горожан получали знания, необходимые для их практической деятельности. Начинает складываться «арифметическая ментальность», несколько шире, чем прежде, распространяется грамотность. К. должен вести деловую переписку. В доме К.а могут появиться книги; к концу средневековья существовали личные библиотеки К.ов. В их среде были люди, знавшие иностранные языки, без чего они не могли заниматься своими делами. Немало купеческих сыновей поступали в университеты и овладевали знанием права, необходимого для занятия коммерцией. Нередко образованные выходцы из купеческого сословия делались юристами на службе государства или занимали должности в городских советах. В XIII-XV вв. богатые купцы стали влиятельной общественной и политической силой, доминировавшей в городах Запада. Купеческие города образовывали союзы (Ганза, Рейнский союз городов и др.), которые существенно влияли на политику государств, а подчас вели самостоятельные внешнеполитические дела и даже войны. Росту городов и усилению экономического и политического влияния К.ов соответствовало развитие их самосознания.
Некоторые аспекты купеческого менталитета нашли отражение в анонимной английской поэме сер. XIV в. «Славный добрый спор между Накопителем и Расточителем». Накопитель, стяжатель — это прежде всего К., Расточитель или мот — рыцарь, аристократ. Герои поэмы отстаивают друг перед другом собственные системы ценностей: стяжатель - бережливость, расчетливость и стремление к наживе, мот — склонность к широким тратам, не считающуюся с его реальными доходами, демонстративное потребление и презрение к скопидомству. Самое любопытное то, что этот спор, в котором противопоставляются два разных типа мировосприятия и социального поведения, не завершается торжеством одной из сторон, остается неразрешенным. Этические установки К.ов утверждаются в обществе, управляемом рыцарством.
Но даже пополняя патрициат города, представители купечества оставались в социально приниженном положении по сравнению с аристократами, людьми благородного происхождения, и последние заботились о том, чтобы демаркационная линия, отделявшая знать от людей низкого рода, не была нарушена. Богатство, в частности денежное, само по себе не придавало общественного престижа его обладателю даже в тех случаях, когда обедневшие благородные вступали в брак с дочерьми богатых К.ов. Известную возможность сближения с сеньорами открывало перед К.ами приобретение земельных владений, но и в этих случаях сословные разлиния сохранялись. Тенденция части купечества вложить свои капиталы в землевладение объяснялась не только стремлением «улучшить» свой социальный статус, но и потребностью избежать риска, связанного с торговой деятельностью.
4. Отказ некоторых К.ов от продолжения коммерческих занятий вызывался, однако, и причинами религиозными, а именно — страхом погубить свою душу. Удачливый К. Годрик из Финчел, наживший большой капитал на пиратстве и балтийской торговле (кон. XI - нач. XII вв.), в конце концов оставил свои торговые дела и ушел в религиозную жизнь; после смерти он даже был причислен к лику святых. Столетие спустя святым был провозглашен Омобоне, К. из Кремоны; он продолжал торговые операции до конца своих дней, но стал святым благодаря своему завещанию. Одна из центральных и наиболее почитаемых фигур западного монашества Франциск Ассизский был купеческого рода; он отказался от своих богатств и основал орден нищенствующих монахов-францисканцев. В XIV в. К. Джованни Коломбини из Сиены, оставив свои дела, основал нищенствующий орден иезуатов. Как видим, перед нами - не столько исключительные случаи, сколько проявление определенной тенденции. Развитие средневекового купечества происходило на фоне непреходящего конфликта между жаждой наживы и привязанностью к земным делам, с одной стороны, и заботами о спасении души - с другой. Вне этого религиозного и психологического конфликта история западного купечества вплоть до Реформации не может быть понята правильно.
Этот конфликт присутствовал в моральном сознании и тех К.ов-предпринимате-лей, которые были бесконечно далеки от святости. Таков фландрский суконщик Жан Буанеброк (ум. 1286). Обуреваемый безудержной жаждой наживы, он нещадно эксплуатировал мелких ремесленников, прибегая к обману, мошенничеству и прямым вымогательствам. Его поведение было аморально с тогдашней точки зрения, его отношение к эксплуатируемым им людям отличалось необыкновенным цинизмом. И тем не менее страх перед загробным проклятьем не обошел и этого «промышленного бандита» (Г.Эспинас): согласно оставленному Буанеброком завещанию, его наследники возместили ущерб тем, кого он обирал при жизни.
Отказ от продолжения торговой активности или посмертная раздача неправедно нажитых богатств были, однако, не единственным ответом К.ов на вызов, бросаемый им религиозным учением и мрралью. Выход из дилеммы «Бог и маммона» искали, скорее инстинктивно, чем сознательно, на путях перестройки представлений о потустороннем мире. Вплоть до кон. XII - нач. XIII вв. загробный мир западного христианства расчленялся на рай и ад. Но с этого времени возникает и утверждается учение о чистилище -месте, где души грешников подвергаются очистительным мукам, по окончании которых переходят в рай. По мнению Ж. Ле Гоф-фа, разработка богословами учения об этом «третьем месте» мира иного происходило в социальном и психологическом климате, созданном развитием городского населения и прежде всего купеческой среды. Теоретики католицизма, испытывая косвенное, но явственно ощутимое давление новой системы ценностей, как бы спускавшей мир «с небес на землю», перекроили топографию мира за фобом, введя в него чистилище, избавлявшее от вечного проклятья. Грешнику, в частности К.у, можно было помочь заупокойными мессами и молитвами за его душу, раздачей бедным его имущества, покупкой индульгенций и другими «добрыми делами». В XIV—XV вв. в городской среде распространяется практика завещаний: К.ы и другие богатые люди, заботясь о своих наследниках, вместе с тем предусматривали серию искупительных действий, которые облегчили бы участь души умершего и сократили бы время ее мук в чистилище. Во многих случаях авторы завещаний требовали от душеприказчиков отслужить за их души сотни и даже тысячи месс.
5. В противоположность городам Византии и Руси (исключая Новгород Великий) большинство городов Запада добилось большей или меньшей степени самостоятельности, сделавшись самоуправляющимися коммунами. Более того, ряд итальянских городов приобрел статус независимых республик, в которых купеческая и предпринимательская верхушка захватила политическую власть, подчинив себе окружающую сельскую местность. К.ы Венеции и Генуи доминировали в средиземноморской торговле. Некоторые К.ы отваживались на экспедиции в дальние страны (Марко Поло «открывает» Китай, братья Вивальди отправляются в баснословно богатую Индию). В этих городах самосознание купечества получает новые стимулы для своего развития. Здесь обладание денежным богатством было частично реабилитировано. Автор «Золотой легенды» Яков Во-рагинский даже уподобляет Христа К.у: на «корабле креста» он приплывает, дабы дать людям возможность обменять земные преходящие вещи на вечные. Материальное богатство более не имеет отрицательного смысла, ибо, как утверждает Яков, богатыми были и библейские патриархи, и сам Христос.
Среди купечества можно выделить два типа: одни сидят в своих конторах, управляя делами, другие отправляются в дальние торговые поездки, подвергая риску свои богатства и жизнь. К.-авантюрист нередко легко превращался в пирата; генуэзцы и венецианцы не отплывали далеко в море невооруженными. Многие богатые К.ы сочетали предпринимательскую деятельность с дипломатическими миссиями, не говоря уже о том, что они играли активную роль в политической жизни своего родного города. Таков, например, флорентинец Бонаккорсо Питти (1354-1430), оставивший хронику своей жизни; в его облике сочетались К., политический деятель и авантюрист, дипломат и азартный игрок в кости.
6. Наступает новый этап в развитии самосознания К.ов. Если относительно К.ов более раннего времени историки располагают сведениями, оставленными авторами, которые не принадлежали к этому слою общества, то К.ы XIV-XV вв. в отдельных случаях выступают в качестве авторов своеобразных «хроник» и «воспоминаний» (ricordi), в которых раскрывается их внутренний мир. Расчетная книга как бы перерастает в семейную хронику и своего рода исповедь. Здесь записи о событиях собственной жизни, о семье и деловых сделках перемежаются с размышлениями и наставлениями, адресованными сыновьям и наследникам, а также с упоминаниями о политических событиях в родном городе, в которых автор нередко принимал прямое участие. Эти записи не предназначались для публикации, оставаясь семейным достоянием, и их непосредственность и интимность придают им особую ценность как свидетельствам о кругозоре и внутреннем мире автора. В сборнике наставлений, принадлежащем перу флорентинца Паолода Чертальдо (60-е гг. XIV в.), благочестивые рассуждения соседствуют с практическими советами. Употребляемые им ключевые слова - «трудолюбивый», «упорный», «усердный». Чертальдо осознает противоречие между деятельностью К.а и долгом христианина перед Богом, но (и этим он отличается от своих предшественников) разрешает его, ставя обязательства по отношению к Творцу в один ряд с обязательствами по отношению к своим торговым контрагентам. Душевной раздвоенности он, по-видимому, не испытывает. И точно так же некоторые другие итальянские К.ы того времени, записывая свои расходы и долги, упоминали среди них и «счет Господа Бога», превращая Его в соучастника их деловых операций. Многие из них полагали, что, пожертвовав определенные суммы денег на богоугодные дела, они достигали божьего благорасположения. Жажда наживы и холодный расчет сильнее богобоязненности. Постоянная деятельность в сфере обращения товаров и денег нередко делали этих К.ов циничными людьми.
Но предпринимательская расчетливость далеко не всегда превращала К.а в оптимиста. На полотнах художников Ренессанса мы видим нарядно одетых К.ов, иногда с супругами, в интерьере богатого патрицианского дома, выражения лиц передают их самоуверенность и высокое сознание собственного достоинства. Но в тех случаях, когда сохранилась их переписка (таков, например, архив любекского К.а Фекенхузена), историк получает возможность ближе познакомиться с их повседневной жизнью и меняющимися настроениями. Многие письма выдают их страхи, связанные с опасением неудачи торговых операций, с возможным обманом со стороны контрагентов и с риском, который таили в себе заморские поездки. Слово «фортуна» обозначало как переменчивую судьбу, чреватую взлетами и падениями (образ «колеса Фортуны», вздымающего и низвергающего уцепившихся за него людей, делается популярным с XII в.), так и богатство, — его легко нажить, но еще легче потерять. К. живет в грозящем многими опасностями мире, и чувство неуверенности и неустойчивости не покидает его. Мрачная подавленность («меланхолия») присуща многим предпринимателям, точно так же, как и гуманистам, с которыми купеческо-патрицианскую верхушку, при всех очевидных различиях между теми и другими, связывало общее переживание жизни. Слово «отчаяние», по наблюдению исследователей, редкое в текстах предшествующего периода, становится очень частым в текстах Ренессанса.
Индивидуализм К.ов, симптомом и платой за который были эти мрачные эмоции, находил свое выражение и в безудержном эгоизме. Коль скоро речь идет о деньгах, учит К.-писатель Джованни ди Паголо Морелли (1371 — 1444), никто из людей, включая родственников, не заслуживает доверия, ибо человек порочен по своей природе. Друзей нужно покупать, необходимо завязывать тесные связи с сильными мира сего. «Я» Морелли не сходит со страниц его «Мемуаров», подобно тому, как оно неизменно присутствует в «Хронике» Бонаккорсо Питти. Однако Морелли - человек иного склада, нежели авантюрист Питти: К. скромного достатка, Морелли не склонен рисковать и советует не гнаться за прибылью, если это опасно. В этом смысле он, пожалуй, более представителен для купечества своего времени, с его приверженностью принципу «умеренности».
Снижение идеалов и ценностей «с небес на землю», которое Ж. Ле Гофф отмечает в XII—XIII вв., с большей отчетливостью наблюдается в XIV в., и прежде всего среди К.ов. Именно в это время на башнях соборов и городских советов Парижа, Милана, Лондона, Флоренции и других городов устанавливаются механические часы. Контроль над социальным временем начинает переходить к городскому патрициату. И гуманисты, и К.ы-писатели подчеркивают ценность времени. Деньгами измеряется все - и отношение к друзьям и компаньонам, и оценка образованности: Морелли ценит ее и пишет о желательности чтения Сенеки, Цицерона, Данте и других авторов, замечая при этом: «Ты сможешь, изучая Вергилия, побыть в его обществе сколько заблагорассудится, и он... научит тебя без какой-либо денежной или иной мзды». В категориях взыскания и уплаты денежных долгов К. склонен описывать и отношения между людьми. Так, в расчетной книге венецианского К.а читаем: «Дож Фос-кари - мой должник за смерть моих отца и дяди»; после устранения врага К. удовлетворенно помечает на противоположной странице счета: «Оплачено». Как мы видели, даже религиозность К.ов получала коммерческую окраску: Бог оказывается компаньоном предпринимателя. Распространившаяся в тот период практика завещаний базируется на идее пропорциональности «добрых дел» и наград на том свете.
Если богословы и церковные моралисты игнорировали К.ов или относились к ним с подозрительностью, если Данте смотрел на них с пренебрежением, а Петрарка не замечал, то в фаблио и городской литературе воспеваются ловкость и предприимчивость К.ов, а «Декамерон» представляет собою подлинную «купеческую эпопею» (В.Бранка). В повседневной общественной жизни богатые К.ы сплошь и рядом были предметом зависти и ненависти бедняков, и против них были направлены многие крупные и мелкие восстания и мятежи, которые то и дело вспыхивали в городах позднего средневековья.
Пережив небывалый подъем, К.ы итальянских городов в XV в. встретились со множеством экономических и политических трудностей (раздробленность Италии и войны на ее территории, успехи турок в Восточном Средиземноморье, перемещение морских путей в Атлантику), что в конце концов привело к глубокому кризису. На первый план в торговле выдвигаются К.ы Англии и Нидерландов, которые превращаются в носителей буржуазных отношений. Несомненно, Реформация XVI в. способствовала этому процессу. К.-пуританин, кальвинист ощущал свое единение с Богом и успехи своей предпринимательской деятельности осознавал как знаки собственной избранности.
Литература: Баткин Л.М. Этюд о Джованни Морелли (К вопросу о социальных корнях итальянского Возрождения) // Вопросы истории. 1962. № 12; Бранка В. Боккаччо средневековый. М., 1983; Гуревич А. Я. Средневековый купец//Одиссей. Человек в истории. 1990. М., 1990; Beck С. Les Marchands écrivaines: Affaires et humanisme à Florence, 1375-1434. P., La Haye, 1967; Espinas G . Les origines du capitalisme: I. Sire Jehan Boinebroke, patricien et drapierdouaisien. Lille, 1933; Irsigler F. Kaufmannsmentalität im Mittelalter // Mentalität und Alltag im Spätmittelalter/ Hrsg. C. Meckseper, E.Schraut. Göttingen, 1985; Kedar B.Z. Merchants in Crisis: Genoese and Venetian Men of Affairs and the Fourteenth Century Depression. New Haven, L.,1976; Le Gоff J. Marchandset banquiers du Moyen Âge. P.,1956; Lopez R.S. Le marchand génois: Un profil collectif// Annales E.S.C. 1958. № 3; Maschke E. La mentalité des marchands européens au Moyen Age // Revue d'histoire économique et sociale. 1964. Vol. 42, № 4; Mercanti scrittori: Ricordi nella Firenze tra Medioevo e Rinascimento / A cura di V. Branca. Milano, 1986; Renouard Y. Les hommes d'affaires italiens du Moyen Âge. P., 1949.
Л. Я. Гуревин
Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). Под ред. А. Я. Гуревича. 2003.