Долгое время, во всяком случае до XI—XIII вв.
средневековый Запад не имел термина для определения того, что мы сегодня называем Т.ом. Конечно, исторические феномены, как и персонажи, могут существовать анонимно. Однако средневековая культура уделяет большое внимание называнию имен, так как видит в имени средство познания существа. Долгий путь слов к персонам и к вещам сам по себе является в высшей степени значительным историческим феноменом.
1. В жизни общества присутствует наследие прошлого. Средневековое общество живет за счет этого багажа, даже если практическое использование коренным образом меняет его значение.
Основные тексты средневекового библейского корпуса, связанные с Т.ом, содержатся в Книге Бытия. Это в первую очередь описание сотворения мира с указанием на отдых Бога вдень седьмой. «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его; ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» (Быт. 2, 2-3). В данном тексте присутствуют такие слова, как opus, «дело», facere, «делать», которые входят в семантическое поле Т.а. Отдых Господень является одной из существенных проблем, связанных с осмыслением Т.а в средневековую эпоху. Семидневная периодичность станет одним из величайших новшеств иудео-христианского, а впоследствии христианского календаря, особенно в сопоставлении с античным греко-римским. Ритм 6+1 в результате оказывается полностью соотнесенным с практикой Т.а, соответствуя определенному психологическому ритму, внешним условиям созидательного Т.а и, разумеется, общим рамкам жизни. Второе место из Книги Бытия: «И взял Господь Бог человека и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (2, 15—16). Т. е., согласно Книге Бытия, до грехопадения человека Господь предусмотрел для него Т. в раю. Третий текст — проклятие после впадения в первородный грех и изгнание из рая: «В поте лица твоего будешь есть хлеб»; и по отношению к женщине: «В болезни будешь рождать детей» (3, 16-19). В связи с этим последним следует указать на лингвистический курьез: во Франции помещения, где происходят роды, традиционно именуются salles de travail — средневековое осмысление дополнительного наказания женщины под именем Т.а.
В средние века широко комментировался лишь третий текст, где говорится о проклятии и наказании Т.ом. Образы Господа-труженика из истории сотворения мира и человека-труженика в раю до первородного греха практически никак не обсуждались. Во всяком случае, эти тексты не наводили на размышления о том, что мы сегодня называем Т.ом. Таким образом, отец Шеню мог с полным правом заметить, что долгое время, и прежде всего в средневековье, в христианстве не было теологии Т.а.
Ряд текстов Ветхого Завета особенно позитивно характеризуют те или иные аспекты Т.а, земледельческого или ремесленного. Трое сыновей Ламеха, например, стоят у истоков ремесел. Наряду с Иавалом-пастухом и Иувалом-кифаредом, Тувал является предком кузнецов, и его часто называют еврейским Вулканом. В средневековье мы находим, особенно в иконографии, целую «генеалогию» ремесленников, происходящих от Ту-вала, или Тувалкаина. Иконография, следует отметить, собирает, выражает и развивает традиции, часто почти не передаваемые текстами. Значение образа Тувалкаина в средневековой скульптуре, и особенно в скульптуре готической, является тому красноречивым примером.
Рискуя впасть в грех упрощения там, где требуется различение оттенков, можно выделить в Новом Завете тексты, в которых обнаруживается симпатия к Т.у как ценности, а с другой стороны — такие, где ее нет. Прежде всего - мы об этом не думаем, но люди средневековья об этом размышляли и это утверждали - Новый Завет нам не показывает, что Христос трудился. В обществе, для которого он был примером, подобная концепция, естественно, повлияла на сам образ Т.а. Тем не менее в Евангелии от Матфея имеется выражение, коим обозначается Христос, fabri filius, которое часто поднимали на щит сторонники уважительного отношения к Т.у. Одним из наиболее часто цитируемых текстов, направленных против Т.а, является фрагмент о пол евых л ил иях и о птицах небесных: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Не трудятся, не прядут» (Мат. 6, 28). С другой стороны, две фразы очень часто повторяются сторонниками уважительного отношения к Т.у. Первая: «Ибо трудящийся достоин награды за Т.ы свои» (Лук. 10, 7). С семантической точки зрения происходит интересная эволюция в понимании слова «награда». В аллегорическом смысле, речь идет и о воздаянии, и о наказании, т. е. о рае для хорошо «трудящегося» и об аде для «трудящегося» плохо. Начиная с определенного времени в некоторых текстах «награда» стала пониматься как заработная плата, и имело место основанное на этом тексте настоящее «рабочее движение» с требованиями, касающимися заработной платы. Второй, очень известный текст, демонстрирующий уважение к Т.у: «Если кто не любит трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3, 10). Он перекликается с текстом, который реже цитируется в средние века: «Будешь есть от Т.ов рук твоих, блажен будешь, и благо будет тебе» (Пс. 127, 2), — самая прекрасная библейская хвала Т.у.
2. Греко-римское наследие, по большей части лингвистическое, приходит более через цитаты и сборники цитат, нежели через сами тексты. С этой точки зрения значительна роль Исидора Севильского. У него можно найти всю римскую идеологию агрикультуры, от Варрона до Вергилия, включая Цицерона. Превосходство сельского над всяким иным Т.ом - одно из идеологических построений, завещанных античностью. Но средневековье запомнит из представлений древних о Т.е в первую очередь мысль о превосходстве досуга. «Достойные люди» не трудятся, в то же время им присущ и особый вид досуга - otium cum dignitate.
Варварский мир несет с собой - у Тацита мы находим первое тому свидетельство - германский otium воина. С этим наследием связаны также образ ремесленника, владеющего магией, и особое значение, которое приписывается обработке металлов. Металлургия - может быть, наиболее почетная разновидность ремесленной деятельности; два ее важнейших персонажа - кузнец и золотых дел мастер. Что касается последнего, «Житие св. Элигия» (VII в.) весьма красноречиво сообщает, что именно талант золотых дел мастера сделал из Элигия выдающегося церковного и политического деятеля. Мы находим подобных персонажей и в «Песни о Нибелун-гах», и в скандинавской мифологии, и в средневековом фольклоре. Распространенный мотив, известный также в греко-римской античности, - история ремесленника, который создает вещь столь прекрасную, что заказчик приказывает убить его, дабы секрет ее создания не был разглашен.
Поскольку Запад в незначительной мере подвергся эллинизации, латинский язык играет здесь особую роль. Слово labor, которому классическая латынь придавала коннотации «усилия» и «трудности», занимает центральное место в средневековом вокабуляре и средневековой мысли. В первую очередь в текстах появляются такие производные, как laborarium, что в грамотах начиная с каролингской эпохи означает «приобретение»; laboratus, обозначающее продукт земледельческого Т.а; laborator. Долгое время labor подразумевает именно «усилие» и «страдание». Ситуация меняется только с кон. XII и на протяжении XIII вв. Labor принимает также специальное значение вырывания плевел, чрезвычайно многосмысленное в средние века. Т. ремесленника характеризуется двумя рядами понятий: ars, artifex и opus, opera, operari. Оба эти ряда, скорее благожелательно характеризующие Т., присутствуют в «Дистихах Катона» — произведении, по которому дети высших слоев общества обучались чтению и «обязанностям гражданина». Понятие opus servile, т. е. Т.а, сопряженного с идеей рабства, представляет собой катастрофическое наследство вокабуляра. Возрождение римского права и античной мысли канонистами и богословами XIII в. приведет к реактивации выражения opus servile. В эпоху роста престижа Т.а подобное «воскрешение» являлось скорее тормозом. Наряду с латынью, ее разнообразием, эволюцией и сложностью, нельзя забывать различные народные языки, зарождающиеся в эпоху средневековья. Во французском языке travail происходит от позднелатинского tribalium, обозначающего орудие пытки — треножник. Таким образом, само слово «Т.» зародилось при обстоятельствах не самых оптимистических: Т. понимается как пыmка. Значение, которое ныне вкладывается в это слово, появляется лишь в XVI в.
3. Первый крупный социально-идеологический конфликт вокруг понятия «Т.» имеет место в монастырях. Он касается практического и идеологического значения ручного Т.а в монашеском служении раннего средневековья. Решение этого вопроса, найденное св. Бенедиктом и его последователями, объединит две ориентации, которые в монашестве были традиционно разделены и даже противопоставлены друг другу: oraet labora, «молись и трудись», по более позднему выражению. Мало того, внутри монастырского движения и в особенности среди бенедиктинцев имеет место насаждение Т.а. Конечно, Т., выполняемый монахом, является прежде всего послушанием-епитимией. Монах трудится, ибо несет покаяние и за себя и за других. С другой стороны, следует рассмотреть проблему идеологии Т.а на повседневно-бытовом уровне. Удивляет значение, какое придается в монашеском Уставе св. Бенедикта (сравнительно с уставами ремесленных цехов) орудиям Т.а, особенно редким и дорогим, т. е. железным. Бенедикт требует, чтобы к ferramenta относились так же бережно, как к священным сосудам.
Имеется целый разряд чудес, которые касаются орудий Т.а. Самое знаменитое - чудо, связанное с лопатой, упавшей в монастырский пруд. Провинившийся монах заливается слезами, с одной стороны, потому, что орудие очень ценно, с другой - потому что он плохо работал и был невнимателен. На помощь ему приходит св. Бенедикт, благодаря которому лопата всплывает со дна пруда и сама надевается на деревянную рукоятку. Обстановка этого чуда, равно как и способ, которым Бенедикт заставляет повиноваться расколовшуюся квашню, подчеркивает внимание, которым были окружены орудия Т.а, и факт их вхождения в семантическое поле чудесного.
В каролингский период определенные признаки указывают на возрастание внимания к Т.у. В первую очередь речь идет о значении, которое придается отдыху в воскресный день, и серии посвященных тому законодательных актов. Этот отдых, истолкованный с религиозной точки зрения, был тесно связан с ритмом Т.а. Тексты каролингской эпохи подтверждают и даже расширяют отступления от правила воскресного отдыха, например, во время уборки урожая, чтобы хлеба не погибли от дождей. Некоторые работы по дому, входящие в сферу женского Т.а, как-то стирка белья, также разрешалось производить в воскресенье. Кроме того, можно отметить появление новых типов сельскохозяйственных договоров между собственником земли и лицом, прилагающим к ней свой Т., причем дополнительная оплата имела место в том случае, если земля обрабатывалась так хорошо, что производила больше обычного; labor приобретает смысл, который делает его более или менее синонимичным melioramentum. Это также период, когда античную тему представления течения времени в виде сезонных крестьянских занятий сменяет более развернутый календарь ежемесячных сельских работ. Наконец, тогда же применительно к ремесленным занятиям впервые появляется выражение artes mechanicae — призванное поставить их на должную высоту лестным сравнением со «свободными искусствами», artes liberales.
В конце каролингского периода появляется знаменитая трехчастная формула: oratores, bellatores, laboratores. Многочисленные исследования показывают, что она имеет свою предысторию. Как бы там ни было, ее подлинное утверждение и распространение относится к XI в.; текст, который мы вправе считать основополагающим, принадлежит Адальберону Ланскому и адресован королю Роберту Благочестивому. Вначале эта формула охватывает собою не все общество. Laboratores - это некая элита трудящихся. Как сказано в Клюнийском картулярии, illi meliores qui sunt laboratores. Затем с сельских тружеников это определение перешло и на городских, включая рабочих. В тексте об основателе аббатства Фонтевро Робере д'Арб-рисселе в 10-е гг. XII в. выражение laboratores совершенно определенно является синонимом мирян.
С кон. XI и особенно в XII в. мы наблюдаем экономический подъем и насаждение Т.а в монастырской среде. Это выльется в настоящий конфликт между последователями клюнийского и цистерцианского монашества; камнем преткновения в их споре является соотношение роли молитвенного бдения и Т.а. Появляются трактаты, посвященные технике и технологиям. Первый из них - «О разнообразии ремесел» Теофила - текст, имеющий огромное значение не только из-за фактической информации о технологических навыках, но и в силу идеологического содержания его прологов, слишком мало исследованных, но представляющих исключительный интерес для медиевиста. Сюда можно отнести также развитие понятия artes mechanicae, особенно в «Дидаскаликоне» Гуго Сен-Викторского, датируемом приблизительно 1120 г. Можно также вспомнить бесчисленных святых покровителей ремесленных сообществ с их атрибутами ремесла, рост значения ремесленных цехов среди других городских корпораций и их искусную политику, соединенную со стремлением быть во что бы то ни стало представленными на почетных городских должностях. Ремесленное лобби невероятно преувеличивает значимость ремесла, и на память приходят витражи Шартрского и других соборов, изображающие членов ремесленных корпораций за работой. Преодолеваются идеологические препоны, сковывающие развитие торговли и университетских корпораций. Купец и прежде всего ростовщик — вспомним Бернара Клервоского - достоин осуждения за фобом, потому что продает время, а оно принадлежит лишь Господу. Ученый магистр XII в., подобный Абеляру, принимая плату, торгует знанием, которое также является достоянием одного лишь Бога. Извинение предосудительной практике купцы и магистры находят в том, что получают мзду propter laborem - ибо претерпели тяжкий Т.
4. В 50-60-х гг. XIII в. происходит подлинный кризис в восприятии Т.а во всех его аспектах. Не где-нибудь, а именно в Парижском университете примечательная контроверза завладевает умами магистров из числа нищенствующих монахов и мирян. Эти последние, как Гильом де Сент-Амур, уверяют, что нищенство, чем кичится нищенствующая братия, вовсе не есть достоинство с религиозной точки зрения, для которой истинное достоинство — Т. Несколько утрируя, можно сформулировать суть подобных высказываний так: нищенствующие монахи не являются добрыми христианами, поскольку не трудятся. Св. Бонавентура и - с большим блеском в доказательствах — св. Фома отвечали на это, что молитва — возвышенная форма Т.а. Помимо всего, здесь налицо развитие темы Т.а, что для Фомы Аквинского есть, очевидно, нечто большее, нежели только полемическая уловка. Но великие теологи идут против общего течения мнений, осуждающего нищенство. С XIV-XV вв. еретики все чаще представляются нищими бездельниками по собственной воле, власти же, с их рабочим законодательством и работными домами, ощущают на себе ответственность заставить общество трудиться. Напротив, сборища французских бедняков, которых назовут «пастушками», намеревавшихся вызволить из заморского плена своего короля Людовика Святого, - одно из наиболее ранних упоминаний о безработице. Самые первые стачки - факт университетской истории, такова забастовка парижских преподавателей и студентов в 1229-1231 гг.; но после 1260 г. происходят первые стачки подмастерьев. «Когда Адам пахал, а Ева пряла, где был дворянин?» - во многом лейтмотив социальных движений кон. XIII—XIV вв., и угроза насилия со стороны трудящихся классов — интегральный элемент тех страхов, которые, согласно Ж. Делюмо, обуревали позднесредневековое общество. Правоведы, купцы и веете, кто не желал уподобляться ремесленникам, не спешили причислить себя к труженикам. «Я не из тех, кто работает», — ок. 1260/1270 гг. настойчиво заявляет Рютбёф.
Накануне эпохи Нового времени Т. выходит из сферы двусмысленного замалчивания на общественное обозрение и даже приобретает некоторые общественные симпатии передлицом сакральной праздности клира и благородной праздности знати - попадая при этом в новые условия власти денег и государственного принуждения, сохраняя ореол несчастья и страдания, виновности и наказания. Достаточно перечесть датируемое приблизительно 1250 г. фаблио о сказочной стране Кокань - где дома построены из съестного, где никто не работает, а все только и делают, что едят, - чтобы убедиться, сколь далеко отстоят подобные представления о счастье от счастливого «золотого века» античности или «Романа о Розе».
Литература: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 268-281; Аlеssiо F. La filosofia e le «artes mechanicae» nel secolo XII // Studi Medievali. T. 6. Spoleto, 1984. P. 71-161; Сhenu M.-D. Pour une théologie du travail. P., 1955; Lavorare nel Medio Evo. Rapresentazioni ed esempi dall'Italia dei secoli X-XVI. Todi, 1983; Le Goff J. Travail, techniques et artisans dans les systèmes de valeur du haut Moyen Age (Ve - Xe siècles) // Artigianato e technica nella societa delPalto medioevo occidentale. Spoleto, 1971. P. 239-266; Mane P. Calendriers et techniques agricoles (France — Italie, XIIe — XIIIe siècles). P., 1983; Le Travail au Moyen Age. Une approche interdisciplinaire. Louvain-la-Neuve, 1990.
Ж. Ле Гофф
Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). Под ред. А. Я. Гуревича. 2003.