Akademik

ЯЗЫК

ЯЗЫК: — знаковая система, используемая для целей коммуникации и познания. Системность Я. выражается в наличии в каждом Я., помимо словаря, также с и н -таксиса и семантики. Синтаксис определяет правила образования выражений Я. и их преобразования, семантика является множеством правил придания значений выражениям Я. Каждый Я. имеет также прагматику, определяющую отношение между ним и теми, кто использует его для общения и познания.
Обычный, или естественный, Я. складывается стихийно и постепенно, его история неотделима от истории владеющего им народа. В Я. сосредоточены опыт многих поколений, особый взгляд целого народа на мир. С первых лет жизни, втягиваясь в атмосферу родного Я., человек не только усваивает определенный запас слов и грамматических правил, но и незаметно для себя впитывает также свою эпоху, выраженную в Я., и тот огромный опыт, который отложился в нем.
Естественный Я., пропитывающий ткань повседневной практической жизни, должен быть столь же богат, как и сама жизнь. Разнородность, а иногда просто несовместимость выполняемых им функций — причина того, что не все свои задачи он решает с одинаковым успехом. Но как раз эта широта не дает Я. закоснеть в жестких разграничениях и противопоставлениях. Он никогда не утрачивает способности изменяться с изменением жизни и постоянно остается столь же гибким и готовым к будущим переменам, как и она сама.
Разнообразные искусственные Я., подобные Я. математики, логики и т.д., генетически и функционально вторичны в отношении естественного Я. Они возникают на базе последнего и могут функционировать только в связи с ним.
Обычный Я., предназначенный прежде всего для повседневного общения, имеет целый ряд своеобразных черт. Он является аморфным как со стороны своего словаря, так и в отношении правил построения выражений и придания им значений. В нем нет четких критериев осмысленности выражений. Не выявляется строго логическая форма рассуждений. Значения отдельных слов и выражений зависят не только от них самих, но и от их окружения. Многие соглашения относительно употребления слов не формулируются явно, а только предполагаются. Почти все слова имеют несколько значений. Одни и те же предметы порой могут называться по-разному. Есть слова, не обозначающие никаких реально существующих объектов, и т.д. Эти и др. особенности обычного Я. говорят, однако, не столько о его определенном несовершенстве, сколько о могуществе, гибкости и скрытой силе.
По вопросу об отношении Я. к действительности имеются две противоположные т.зр. Согласно первой из них, Я. есть продукт произвольной конвенции; в выборе его правил, как и в выборе правил игры, человек ничем не ограничен, в силу чего все Я., имеющие ясно определенную структуру, равноправны («принцип терпимости» Р. Карнапа). В соответствии со второй т.зр. Я. связан с действительностью и его анализ позволяет вскрыть некоторые общие факты о мире.
Конвенционалистская концепция Я. принималась многими представителями философии неопозитивизма. Она основана на преувеличении сходства естественных Я. с искусственными и на ошибочном истолковании ряда фактов, касающихся последних.
Я., являющийся инструментом мышления, связан своей смысловой стороной с действительностью и своеобразно отражает ее. Это проявляется в обусловленности развития Я. развитием человеческого познания, в общественно-историческом генезисе языковых форм, в успешности практики, опирающейся на информацию, получаемую с помощью Я.
Весьма распространенным является тезис о зависимости наших знаний о мире от используемого в процессе познания Я. К различным формам этого тезиса ведут представления о Я. как об одной из форм проявления «духа народа» (В. Гумбольдт) или реализации свойственной человеку способности символизации (Э. Кассирер), утверждение об искажении результатов непосредственного познания в процессе их выражения (А. Бергсон, Э. Гуссерль). Принцип неизбежной зависимости картины мира от выбора понятийного аппарата вместе с положением об отсутствии ограничений в этом выборе составляет существо «радикального конвенционализма», принимавшегося К. Айдукевичем.
Положения о связи Я. с мышлением и действительностью позволяют найти решение вопроса о роли Я. в познании. Я. есть необходимый инструмент отображения человеком действительности, оказывающий влияние на способ ее восприятия и познания и совершенствующийся в процессе этого познания. Активная роль Я. в познании состоит в том, что он влияет на уровень абстрактного мышления, на возможность и способ постановки вопросов относительно действительности и получения ответов на эти вопросы. Утверждение, что Я. является активным фактором формирования нашей картины мира, не означает, однако, ни того, что Я. «творит» эту картину, ни того, что он определяет принципиальные границы возможностей познания. Я. не только влияет на познание, но и сам формируется в процессе познания действительности как средство адекватного ее отображения.
Философы и логики неоднократно обращали внимание на ошибки, проистекающие из неправильного употребления и несовершенства естественного Я., и призывали к осторожности в пользовании им. Наиболее радикальные из них требовали создания некоторого «совершенного» Я. (Г.В. Лейбниц, Б. Рассел). Современная лингвистическая философия положению, что Я. должен быть предметом философского исследования, придала форму утверждения, что Я. является единственным или во всяком случае наиболее важным предметом такого исследования. Философия оказалась при этом сведенной к «критике Я.», задача которой состоит в том, чтобы туманные и запутанные мысли делать ясными и четко друг от друга отграниченными. В рамках лингвистической философии сложились два направления: одно из них ставит своей целью логическое усовершенствование естественного Я. и замену отдельных его фрагментов специально сконструированными Я. (реконструкционизм); второе уделяет основное внимание исследованию способов функционирования естественного Я., пытается дать наиболее полное описание его свойств и устранить тем самым затруднения, связанные с неправильным его употреблением (дескрипционизм).
Анализ Я. не является, однако, единственной задачей философии и не может быть сведен к прояснению его логической структуры. Я. связан с мышлением и действительностью и не может быть понят вне этой связи. Он должен рассматриваться в контексте целого ряда проблем, касающихся познания и общения; важна не только логическая, но и гносеологическая и социальная проблематика Я.

ЯЗЫК:         система знаков, служащая средством человеч. общения, мышления и выражения. С помощью Я. осуществляется познание мира, в Я. объективируется самосознание личности. Я. является специфически социальным средством хранения и передачи информации, а также управления человеч. поведением.

        Марксизм рассматривает Я. как обществ.-историч. явление, служащее средством выражения и объективации идеального, поскольку «идеи не существуют ото-рванно от языка» (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 4, 1935, с. 99). Формирование и развитие категориальной структуры Я. отражают формирование и развитие категориальной структуры человеч. мышления.

        Как факт духовной культуры человечества Я. в своём функционировании и развитии обусловлен всей совокупностью процессов духовного и материального про-из-ва, обществ. отношений людей. Вместе с тем Я. характеризуется относит. самостоятельностью, выражающейся в наличии специфич. внутр. закономерностей его функционирования и развития.

        С точки зрения материализма, Я. возник одновременно с возникновением общества в процессе совместной трудовой деятельности первобытных людей. «Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми» (Маркс К.и Энгельс Ф., Соч., т. 3, с. 29). Биологич. предпосылками человеч. Я. явились сложные двигат. и звуковые формы сигнализации, существовавшие у высших животных. В процессе перехода от животных предков к человеку, когда возник труд в собств. смысле, связанный с изготовлением орудий, начинает формироваться вторая, речевая сигнальная система; звуки из средства выражения эмоций постепенно становятся средством обозначения вещей, их свойств и отношений, начинают выполнять функции преднамеренного сообщения; складывается относительно устойчивая связь между представлением о предмете и кинестетич. ощущениями ре-чедвигат. аппарата со слуховым образом звука. От элементарных, нечленораздельных звуковых комплексов первобытные люди — по мере усложнения процесса материального производства, обществ. отношений и сознания — постепенно переходили ко всё более сложным обобщённым звуковым комплексам.

        Возникновение членораздельной речи явилось мощным средством дальнейшего развития человека, общества и сознания. Благодаря Я. осуществляется специфически человеч. форма передачи социального опыта, культурных норм и традиций, через Я. реализуется преемственность различных поколений и историч. эпох.

        История каждого отд. Я. неотделима от истории народа, владеющего им. Совр. языки складывались в связи с формированием совр. народов. Первоначальные родо-племенные Я. по мере слияния племён и образования народностей трансформировались в Я. народностей, в дальнейшем, с образованием наций, возникают единые нац. языки.

        Я. участвует в осуществлении практически всех высших психич. функций, будучи наиболее тесно связан с мышлением. Связь эта нередко трактуется как параллелизм речевых и мыслит. процессов (соответственно устанавливается взаимоотношение единиц Я. и мышления — чаще всего слова и понятия, предложения и суждения), что связано с упрощенным толкованием языкового значения как непосредств. отражения объекта в зеркале Я. Значение же есть система констант речевой деятельности, обеспечивающих относит. постоянство отнесения её структуры к тому или иному классу; тем самым значение, поскольку оно полностью усвоено носителем Я., есть как бы потенциальный заместитель всех тех деятельностей, которые оно опосре-дует для человека. Я. участвует в процессе предметного восприятия, является основой памяти в её специфически человеч. (опосредствованной) форме, выступает как орудие идентификации эмоций и в этом плане опосредует эмоциональное поведение человека. Можно сказать, что наряду с обществ. характером труда Я. определяет специфику сознания и человеч. психики вообще.

        Звуковой Я., как и пластика человеч. тела, является «естественной» системой знаков — в отличие от искусственных Я., специально создаваемых в науке (напр., логике и математике), искусстве и т.п. Специфич. особенностью человеч. Я. является наличие в нём высказываний о самом Я., обусловливающей способность Я. к самоописанию и описанию др. знаковых систем. Др. особенность Я.— его членораздельность, внутр. расчленённость высказываний на единицы разных уровней (словосочетания, слова, морфемы, фонемы — в структурной лингвистике принято вычленять на материале ин-доевроп. языков фонологич., морфологич., лексич. и синститутаксич. уровни). Это связано с аналитизмом Я. — дискретностью смысла его единиц и способностью их к комбинированию в речи по известным правилам.

        Аналитизм Я. позволяет ему строить тексты — сложные знаки, обладающие развитой системой модальности, временной мерой (разделением прошлого, настоящего и будущего) и выражением лица. Все эти осо- бенности языковых вначений обусловливают универсальность Я. по сравнению с др. знаковыми системами, позволяют Я. описывать мир как целое, называть предметы мира, описывать поведение людей и давать личные имена людям и коллективам, определяя тем самым строение коллективов людей. Многообразные аспекты Я. составляют предмет изучения различных наук: лингвистики, логики, психологии (психолингвистика), антропологии (этнолингвистика), истории культуры, литературоведения, социологии (социолингвистика и лингвистич. социология), семиотики, теории массовой коммуникации. Перерабатывая данные конкретных наук, философия даёт им определ. истолкование в контексте решения таких общих проблем, как происхождение Я., взаимоотношение Я. и сознания, место Я. в процессе духовного освоения мира и т. д.

ЯЗЫК: наиболее объемлющее и наиболее дифференцированное средство выражения, которым владеет человек, и одновременно высшая форма проявления объективного духа. Язык развился из естественных звуков. Уже каждый крик – своего рода язык. Человек трудился над совершенствованием этого важного, хотя еще и весьма примитивного средства общения, стремясь придать крику некую форму. Крик при этом распадался на свои составные части; так появился ряд звуков, которые сначала являлись только особыми звуковыми оттенками крика. Звуки обособлялись от крика, опять срастались в звуковые образования и превращались, т. о., в основы слов, при этом пантомимический характер звуков играл решающую роль. Такой звуковой комплекс, как, напр., «хо», мог уже столь отчетливо отличаться от др. звуковых комплексов («ха», «хе» и т. д.), что возникала привычка связывать его с наличием или появлением какого-то определенного предмета. Поэтому, когда появлялся этот предмет, появлялся как бы сам по себе и в одной и той же форме этот звуковой комплекс. Данный процесс обратим: восприятие звукового комплекса влечет за собой возникновение представления о предмете. Звуковой комплекс превращается в магическое слово, обладающее способностью совершать колдовство с предметом (в мышлении первобытных народов представление и реальность еще весьма и весьма слабо различаются). Язык еще и сегодня рассматривается в некоторых случаях как обладающий магической силой («заговаривание», заклинания, молитвы и т. д.). Под каждым словом, которое я произношу, я что-то подразумеваю. Слово находится между сознанием и мыслимым предметом. Оно участвует в бытии обоих. Оно отделяет их друг от друга, давая мне тем самым возможность отличать возникающее благодаря слову представление от предмета. Без него представление не могло бы возникнуть ни у меня, ни у другого. Но слово также и связывает предмет и сознание. Без слова представление не могло бы становиться знаком того, что мыслится. В этой функции отделения и связывания и находится источник неограниченного влияния языка на мышление. Благодаря языку мышление само может становиться предметом исследования, оно может объективироваться и передаваться другим даже по наследству. Язык, даже объективный дух, воплощает в себе личный дух. Дух скрыт в слове (Гёльдерлин). Но т. к. наше мышление может быть познано нами только в языковой оболочке и форме, то мир микрокосмоса постигается нами согласно способу бытия нашего языка: мир превращается нами в язык др. рода. Каждый предмет становится носителем некоторой сущности, которую мы можем познать. Поскольку воспринимаемый органом слуха звук, а также движение рук и мимика чтото для нас значат, постольку и весь мир имеет для нас значение. Язык в равной мере делает дух телесным и одухотворяет действительность. Слово – сосуд для нашего духа, из которого мы выплескиваем его на весь мир, осмысливая, т. о., последний. Благодаря слову предмет становится доступным духу и превращается в нечто такое, что дано нашему познанию. Слово – произносимая сущность предмета. Благодаря выражающему сущность предмета слову предмет привлекает к себе внимание и говорит нам, чтб он, собственно, есть. По мере того как предметы начинают участвовать в этом процессе общения, придающее смысл сознание, с помощью языка воздействуя на них, фактически приспосабливается к ним. Сознание движется по миру на повозке языка и возвращается обогащенным к себе самому; см. Рефлексия. В языке можно выделить три функции (К. Бюлер): выражения (обнаружения), воздействия (с помощью призыва, сообщения и т. д.), отнесенности к вещи (называние, ориентирование, изображение). Говорящий всегда что-то выражает, обращается ли он к себе (интроекция) или к тем, с кем он говорит. Эта отнесенность к другому (в качестве воздействия) является уже вторжением в сферу свободы, она есть «действие». Высказываются не просто предложения, а просьбы, жалобы, вопросы, сообщения, поучения, поощрения, угрозы, приказания. При этом речь большей частью идет о вещном, которое образует содержание (в узком смысле) высказываемого. Центром тяжести речи может быть как демонстрация (напр., какое-либо объяснение), так и воздействие или нечто вещественное; однако вместе с фиксированием какого-либо положения вещей должен также указываться путь для действия, должна открываться часть поля действия, а также твердо быть установлена цель этого действия. Во всех случаях сама демонстрация есть часть жизни. История всякого языка отражает социальную историю его народа. Корневые слова языка показывают, какие предметы были самыми важными для народа в период формирования языка. Словарный состав языка показывает, о чем думает народ, а синтаксис – как думает (см. Сфера мышления). Язык наиболее точно характеризует народ, ибо является объективным духом. Характерным, напр., является тот факт, что у бедуинов имеется множество слов для обозначения верблюда, в зависимости от условий, в которых он фигурирует в их жизни, а восточноафрик. охотники имеют множество слов для выражения различных оттенков коричневого цвета и только одно – для выражения каждого из всех остальных цветов. И если в слав, языках вспомогательный глагол «есть» играет значительно меньшую роль, чем, напр., в роман, и герман. языках, то это говорит лишь о том, что проблема существования, и в первую очередь проблема реальности, здесь совсем не стоит или стоит не с такой остротой, как в роман, и герман. языках. В языке запечатлевается, находит выражение та или иная сфера жизни; она возникает перед глазами слушателя, которого язык благодаря этой особенности отсылает к определенным ее моментам, к определенной области опыта, переживаний; причем эти переживания не слабеют у того, к кому обращена речь, а, наоборот, усиливаются (слово «море» означает для рыбака нечто иное, чем для курортника). Следовательно, каждое воспринимаемое слово должно интерпретироваться, чтобы иметь возможность быть понятым в этом же смысле, какой подразумевается говорящим. Но правильная интерпретация возможна только тогда, когда сфера мышления говорящего известна по крайней мере со стороны ее структуры. Понимание чужого языка связано с тем же самым, но только более сложным процессом интерпретации.

ЯЗЫК: система знаков, служащая средством человеч. общения, мышления и выражения. С помощью Я. осуществляется познание мира, в Я. объективируется самосознание личности. Я. является специфически социальным средством хранения и передачи информации, а также управления человеч. поведением. Многообразные аспекты Я. составляют предмет изучения различных наук: лингвистики, логики, психологии (психолингвистика), антропологии (этнолингвистика), истории культуры, литературоведения, социологии (социолингви-стика и лингвистич. социология), семиотики, теории массовой коммуникации. Перерабатывая данные конкретных наук, философия дает им определ. истолкование в контексте решения таких общих проблем, как происхождение Я., взаимоотношение Я. и сознания, место Я. в процессе духовного освоения мира и т.д. (см. также Сознание).

Марксизм рассматривает Я. как обществ.-историч. явление, cлужащее средством выражения и объективации идеального. В понимании соотношения Я., сознания и действительности диалектич. материализм исходит из того, что "...ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царства,... они только п р о я в л е н и я действительной жизни" (Maркс К. И Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 449). Я. неразрывно связан с мышлением, поскольку "идеи не существуют оторванно от языка" (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 4, 1935, с. 99). Формирование и развитие категориальной структуры Я. отражают формирование и развитие категориальной структуры человеч. мышления.

Как факт духовной культуры человечества Я. в своем функционировании и развитии обусловлен всей совокупностью процессов духовного и материального производства, обществ. отношений между людьми. Вместе с тем Я. характеризуется относит. самостоятельностью, выражающейся в наличии специфич. внутр. закономерностей его функционирования и развития.

С т. зр. историч. материализма, Я. возник одновременно с возникновением общества в процессе совместной трудовой деятельности первобытных людей. "Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 29). Биологич. предпосылками человеч. Я. явились сложные двигат. и звуковые формы сигнализации, существовавшие у высших животных, прежде всего антропоидных обезьян, сравнительно высокое развитие их мозга, периферич. голосового аппарата и стадный образ жизни со сложными внутристадными отношениями. В процессе перехода от животных предков к человеку, длившегося более млн. лет, на стадии питекантропов и синантропов, когда возник труд в собств. смысле, связанный с изготовлением орудий, начинает формироваться вторая, речевая сигнальная система; звуки из средства выражения эмоций ностепенно становятся средством обозначения вещей, их свойств и отношений, начинают выполнять функции преднамеренного сообщения; складывается относительно устойчивая связь между представлением о предмете и кинестетич. ощущениями речедвигат. аппарата со слуховым образом звука. От элементарных, нечленораздельных звуковых комплексов первобытные люди – по мере усложнения процесса материального производства, обществ. отношений и сознания – постепенно переходили ко все более сложным обобщенным звуковым комплексам. Как показывают обширные археологич. материалы, формирование членораздельной речи с ее специфич. чертами происходило на стадии кроманьонца (поздний палеолит), о чем свидетельствует, в частности, строение его периферич. органов речи. Это было связано с возникновением homo sapiens и родового общества.

Возникновение членораздельной речи явилось мощным средством дальнейшего развития человека, общества и сознания. Я. координировал трудовые усилия людей, объективировал их первые сознат. представления, способствовал развитию понятийного мышления и человеч. самосознания. Я. явился необходимым условием и средством познават. и коммуникативной деятельности людей. Благодаря Я. осуществляется специфически человеч. форма передачи социального опыта, культурных норм и традиций, через Я. реализуется преемственность различных поколений и историч. эпох.

История каждого отд. Я. неотделима от истории народа, владеющего им. Совр. языки складывались в связи с формированием совр. народов. Первоначальные родоплеменные Я. по мере слияния племен и образования народностей трансформировались в Я. народностей, в дальнейшем, с образованием наций в период становления бурж. отношений, возникают единые нац. языки.

А. Спиркин. Москва.

Я. участвует в осуществлении практически всех высших психич. функций, будучи наиболее тесно связан с мышлением. Связь эта нередко трактуется как параллелизм речевых и мыслит. процессов (соответственно устанавливается взаимоотношение единиц Я. и мышления – чаще всего слова и понятия, предложения и суждения), что связано с упрощенным толкованием языкового значения как непосредств. отражения объекта в зеркале Я. Значение же есть система констант речевой деятельности, обеспечивающих относит. постоянство отнесения ее структуры к тому или иному классу; тем самым значение, поскольку оно полностью усвоено носителем Я., есть как бы потенциальный заместитель всех тех деятельностей, к-рые оно опосредует для человека. Я. участвует в процессе предметного восприятия, является основой памяти в ее специфически человеческой (опосредствованной) форме, выступает как орудие идентификации эмоций и в этом плане опосредует эмоцион. поведение человека. Можно сказать, что наряду с обществ. характером труда Я. определяет специфику сознания и человеч. психики вообще.

А. А. Леонтьев. Москва.

Звуковой Я., как и пластика человеч. тела, является "естественной" системой знаков – в отличие от искусственных Я., специально создаваемых в науке (напр., логике и математике), иск-ве и т.п. Специфич. особенностью человеч. Я. является наличие в нем высказываний о самом Я., обусловливающее способность Я. к самоописанию и описанию др. знаковых систем. Др. особенность Я. – его членораздельность, внутр. расчлененность высказываний на единицы разных уровней (словосочетания, слова, морфемы, фонемы – в структурной лингвистике принято вычленять на материале индоевроп. языков фонологич., морфологич., лексич. и синтаксич. уровни). Это связано с аналитизмом Я. – дискретностью смысла его единиц и способностью их к комбинированию в речи по известным правилам.

Аналитизм Я. позволяет ему строить тексты – сложные знаки, обладающие развитой системой модальности, временной мерой (разделением прошлого, настоящего и будущего) и выражением лица. Все эти особенности языковых значений обусловливают универсальность Я. по сравнению с др. знаковыми системами, позволяют Я. описывать мир как целое, называть предметы мира, описывать поведение людей и давать личные имена людям и коллективам, определяя тем самым строение коллективов людей.

В. Сомов. Москва.

Мифологич. сознание не разделяет слóва и именуемой реальности. Я. и бытие представляется чем-то тождественным в своей основе ("магия слова" – владеющий именем владеет и самой вещью; ср. языковые табу у первобытных народов, заговоры, заклинания). Сознат. изучение Я. зародилось на Др. Востоке, оно стало необходимым в связи с изобретением письменности (в Шумере и Египте) и с появлением особых Я., отличных от разговорных (культовых письм. Я. в Передней Азии и искусственного лит. Я. – санскрита в Индии).

Влияние этих факторов на возникновение сознат. отношения к Я. в истории человечества можно сопоставить с тем, какое значение для осознания родного Я. имеет обучение письму и усвоение иностр. Я. в истории интеллектуального развития отд. личности. Необычайно высокого уровня описат. и теоретич. языкознание достигло в Др. Индии. Характер др.-инд. языкознания был определен прежде всего задачей точного описания Я. священных текстов – Вед с целью сохранения их неизменными и тем самым предотвращения утраты ими сакральной силы. Грамматика санскрита, составленная Панини, является одновременно наиболее полным и предельно сжатым описанием языковой системы. В работах Панини, Бхартрихари, Патанджали и др. инд. ученых предвосхищен ряд идей и методов совр. языкознания: использование особого грамматич. Я. ("метаязыка" в совр. терминологии) для описания санскрита; учение о Я. как системе противопоставлений и анализ Я. как системы, давший Панини, в частности, возможность установить наличие нулевых суффиксов; различие между элементами речи (напр., звуками) и единицей языка (sphota), остающейся неизменной при всех разнообразных ее проявлениях в речи. Особенно детально инд. грамматиками были разработаны вопросы морфологии. Достижения инд. ученых в области артикуляционного описания звуков речи оказали значит. влияние на развитие языкознания в ср. века в Китае, но грамматич. исследования кит. ученых отличаются самостоятельностью результатов, из к-рых наиболее существенным является деление слов на полные (знаменательные) и пустые (служебные).

Др.-греч. исследования Я., как и др.-индийские, своими истоками уходят в индоевроп. мифологич. представления о Я. (ср. тождественные по происхождению термины: др.-инд. Namadheys – "установление имен" и др.-греч. ὀνοματοϑέτης – "установитель имен", свидетельствующие о существовании общего греч.-арийского мифа о возникновении Я.). В отличие от Индии, где описат. языкознание получило свой формальный аппарат и особые методы исследования, в Греции учения о Я. долгое время оставались частью философии. Если в Индии формальное исследование Я. часто приобретало сугубо эстетич. характер, то в Греции на первый план выдвигалось изучение Я. как средства познания. Греч. философия Я. была атомистической, т.к. строилась на изучении отд. слова (а не целой языковой системы и целого высказывания, составляющих предмет анализа в инд. языкознании). В греч. концепции Я. отд. слова складываются в предложения (ср. учение Аристотеля о дискретности речи), тогда как для индусов целостное предложение разлагается на элементы лишь в грамматич. описании. Несмотря на преимущественно логич. подход к грамматике у Аристотеля, ему принадлежит заслуга установления нек-рых собств. фактов Я., в частности выделения значащих и незначащих членов предложения (соответствующих полным и пустым словам кит. грамматиков). Описат. языкознание как самостоят. дисциплина постепенно оформляется в работах стоиков (см. Стоицизм) и александрийской грамматич. школы, а в Риме – в трудах Варрона, но в антич. мире оно находится на гораздо более низком уровне, чем в Индии.

В. В. Иванов. Москва.

Одной из центр. проблем, интересовавших др.-греч. философию, был вопрос о соотношении имени и именуемой реальности (Гераклит, Демокрит, Анаксагор, Эмпедокл, Протагор, Платон). Это соотношение обсуждалось в контексте проблемы: существуют ли верования, нравы, правовые нормы, обычаи, имена и т.д. "по установлению" (ϑέσει) или "по природе" (φύσει)? Если имя дано от природы, то оно "правильно", отражает сущность именуемого, если же оно произвольно установлено людьми, то не раскрывает сущности называемого и не имеет обязат. силы для говорящего. В первом случае, чтобы проникнуть в сущность именуемого, необходимо познать "истинное значение" ("этимон") слова; эту задачу должна выполнить этимология (наиболее интенсивно ею занимались стоики). Развернутое обоснование конвенциональной природы Я. ("по установлению") было дано Демокритом, к-рый выдвинул в защиту этой т. зр. четыре умозаключения (фр. 276): различающиеся между собой вещи называются одним именем; различающиеся между собой имена подходят к одной вещи; допустима замена одного имени другим; нек-рые реально существующие явления или свойства безымянны.

Платон, подробно обсуждая обе т. зр. в диалоге "Кратил" (см. Соч., т. 1, М., 1968, с. 413–91 и коммент. А. Ф. Лосева, с. 594–606), развивает диалектич. представление об отношении имени к именуемой реальности. Имя не может быть всецело произвольным и условным, оно должно как-то сообразовываться с природой вещи, причем правильность наименования вещи зависит от правильности ее истолкования ("вдохновенной мудрости"). Имя подражает вещи с помощью "букв и слогов", но правильность его не может быть сведена к звукоподражанию, ибо имя подражает прежде всего сущности вещи, и притом не в смысле абсолютного ее воспроизведения, но лишь в к.-л. определ. отношении, вследствие чего разные имена своеобразием своего звукового состава могут передавать различные оттенки значения, коренящиеся, однако, в объективной устойчивой сущности именуемого. Законодатель или "демиург" имен, к-рый первоначально присвоил их вещам, должен был исходить из этой сущности, как бы разнообразно он ни изображал ее в именах. "...существует правильность имен, присущая каждой вещи от природы, и вовсе не та, произносимая вслух, частица нашей речи, которой некоторые из нас договорились называть каждую вещь, есть имя, но определенная правильность имен прирождена и эллинам и варварам, всем одна и та же" (там же, с. 415). След., языки, различные у разных народов, – по договору, но, кроме того, есть единые для всех идеальные имена, т.е. имя не сводимо к имязвучию или имяначертанию.

Аристотель рассматривает слова как знаки душевных впечатлений, а письменность – как знак знака. Это положение, дополненное учением стоиков о слове внутреннем и произносимом, было развито Боэцием в комментариях к Аристотелю, а впоследствии в схоластике в учении о трех видах речи: мысленной (не принадлежащей ни одному конкретному Я.), устной, где слова – знаки понятий (впечатлений души), т.е. вторичные знаки, и письменной. В основе аристотелевской логики, определяемой как учение о языковых формах суждения, лежит представление о соответствии логических и грамматич. категорий, образующее исходный пункт европ. традиции истолкования Я.

Проблемой Я. много занимались стоики. Согласно их учению, означающее (звук), означаемое (образ предмета, существующий в нашем рассудке) и сам предмет сопряжены между собой. Вскрывая значимость элементов означающего, напр. символику звуков или букв, к-рые телесны и, след., доступны познанию, мы тем самым познаем бестелесное означаемое и сам предмет, который, как и означающее, телесен (см. СекстЭмпирик, Против логиков, II, 11, в кн.: "Античные теории языка и стиля", М., 1936, с. 69).

Антич. мыслители выдвинули ряд гипотез происхождения Я. (возрожденных с нек-рыми изменениями в 18 в.): гипотезу звукоподражания (стоики) – Я. возник в результате подражания человека звукам окружающего мира; гипотезу эмоцион. выкриков-междометий (эпикурейцы) – Я. возник на основе непроизвольно издававшихся человеком звуков, выражавших его эмоции (ономатопоэтич. гипотеза); гипотезу социального договора (Демокрит). Эпикур объяснял различие Я. своеобразными модификациями единой природы человека в зависимости от условий обитания разных народов и связанного с этим своеобразия их индивидуальных впечатлений и представлений.

Интерес к Я. христ. богословов стимулировался практич. нуждами проповеди, перевода священного писания и литургич. канона, в ряде случаев создания письменности для этого перевода (труды Оригена, Иеронима Стридонского; алфавиты Месропа Маштоца, Вульфилы, Кирилла), развитием библейской экзегетики, полемикой с еретич. учениями. В сферу изучения было вовлечено большое число новых Я. Вопрос о происхождении Я. решался в соответствии с библейским текстом: "И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым..." (Быт., 2, 20). Способность к Я. дарована человеку при сотворении. Я. не может быть присущий животным, т.к. они обладают лишь голосом и слухом, но не наделены разумом (см. Григорий Богослов, Творения, ч. 3, М., 1889, с. 29–31), ни ангелам, ни самому богу. Встречающиеся в Библии выражения "рече бог", "языки ангельские" и т.д. следует понимать как способность изъявлять и передавать свою волю (см. Василий Великий, Творения, т. 1, СПБ, 1911, с. 24–25). Соотношение имени и именуемой реальности понималось в ср.-век. философии по аналогии символа: имя не тождественно именуемому, но не есть и произвольный знак его, а символически причастно именуемому. Учение о таинств. свойствах и магич. действии имен, составлявшее один из важнейших элементов гностицизма, было осуждено как еретическое (см. Ириней Лионский, 5 книг против ересей, М., 1868, с. 59–74, 217–28). Принятое в раввинской экзегетике и частично поддержанное Оригеном, а затем арианами учение о едином праязыке (еврейском), внушенном Адаму богом, было отвергнуто ортодокс. богословами, однако долго сохранялось в измененном виде (см. Данте, О нар. красноречии – в кн.: "Малые произв.", М., 1968, с. 270–79), а в эпоху Возрождения было развито и в 16–17 вв. считалось общеизвестной науч. истиной.

Важнейшая функция Я. – служить средством общения, но одновременно он и орудие мышления; мы "...познаем не по сущностям, а по именам и по действиям, особливо же так познаем существа бестелесные" (Василий Великий, Творения, т. 1, с. 535). Эта проблема, наряду с идущим от Аристотеля представлением о соответствии логико-метафизич. и грамматич., детально разрабатывалось схоластами (трактаты "De modis significandi"). Наиболее распространенной в схоластич. философии была т. зр., что слова обладают значением "по установлению" (ex instituto); "...что понятие или впечатление души обозначает, оно обозначает по природе, а термин, произнесенный или написанный, обозначает нечто лишь по установлению" (Оккам У., см. вкн.: Антология мировой философии, т. 1, М., 1969, с. 902; ср. также Николай Кузанский, Избр. филос. соч., М., 1937, с. 49–54).

К нач. 2-го тысячелетия н.э. начинают накапливаться наблюдения о родстве Я., чуждые как индийскому, так и антич. языкознанию. В конце 11 в. тюркский языковед Махмуд Кашгари (работа обнаружена лишь в 19 в.) устанавливает родство тюркских Я. и осн. фонетич. соответствия между ними. В евр. языкознании ср. веков высказывается мысль о родстве др.-евр. Я. с арабским. В нач. 17 в. Й. Ю. Скалигер предпринял попытку генеалогич. классификации Я. Европы (разделение на 4 языковые семьи в зависимости от написания и произношения слова "бог"). В 18 в. издаются обширные сравнит. лексиконы различных Я. и диалектов. В России проблемы Я., в частности как средства общения, обсуждаются Ломоносовым.

В 17–18 вв. филос. исследование Я. получило развитие в работах Декарта, Ф. Бэкона, Гоббса, Локка, Лейбница, Гартли в связи с разработкой общей теории познания, поскольку без предварит. анализа Я. "...невозможно сколько-нибудь ясно или последовательно рассуждать о познании" (Локк, Избр. филос. произв., т. 1, М., 1960, с. 404). В понимании этих философов Я. – номенклатура слов-знаков, соотносящихся с идеями. Эти знаки условны, немотивированы. "Имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки..." (Гоббс, Избр. произв., т. 1, М., 1964, с. 62–63). Слова могут быть уподоблены буквам, употребляемым в алгебре. "...Сам язык можно назвать одним из видов алгебры и, наоборот, алгебра есть нечто иное как язык..." (Гартли, см. вкн.: "Англ. материалисты XVIII в.", т. 2, М., 1967, с. 324). Человеческие Я. являются несовершенными орудиями, т.к. допускают злоупотребление словами: говорящий избирает знаки произвольно; люди употребляют слова без всяких или без ясных идей, ибо заучивают слова раньше, чем постигают соотносящиеся с ними идеи; значение слов неустойчиво, поэтому двое говорящих (а равно говорящий и слушающий) связывают с одним и тем же звуковым комплексом разные идеи; слова обозначают идеи о вещах, а не сами вещи, но люди нередко принимают слова за вещи; злоупотреблением является и использование оратором или ученым образной речи, эмоцион. средств Я. Все это является непреодолимой преградой на пути к истинному знанию. Поэтому следует строго разграничить гражданское и филос. употребление Я. Степень точности, удовлетворительная для гражданского Я., неудовлетворительна для философского. Необходимо создать спец. Я. науки, к-рый употреблялся бы только для строго логич. рассуждений, для точных, обдуманных операций ума и был бы понятен людям всех стран (см. Кондорсе, Эскиз историч. картины прогресса человеч. разума, М., 1936, с. 10).

Разрабатывались проекты универсального филос. Я. (Дж. Дальгарно, Лейбниц и др.) и рациональные грамматики. Наиболее известной является "Всеобщая и рацион. грамматика" А. Арно и К. Лансло (Пор-Рояль, 1660), созданная одновременно с логикой (см. Пор-Рояля логика) на основе идей картезианской философии. Авторы ее полагали, что языки различных эпох и народов при всем своем бесконечном разнообразии должны иметь принципиальное сходство, т.к. в основе строения Я. лежат единые для всех людей законы логики.

Наиболее полно лингвистич. проблемы были рассмотрены Лейбницем, к-рый разработал (на основе идей Р. Луллия и Декарта) алгебру универсальной рацион. семантики и наметил путь построения формализованных Я. математич. логики. Разделяя мысль о произвольности связи между знаком и идеей, Лейбниц считал в то же время, что в основе своей Я. имеет "нечто первичное", "мудрое и достойное первого творца", поэтому занятия этимологией не лишены основания. Хотя существуют лишь единичные вещи, слова (кроме имен собственных) обозначают общие идеи. В этом сущность Я., что позволяет Я. быть средством познания. Считая допустимой гипотезу о том, что первичным ("коренным") Я. был еврейский, Лейбниц указывает, что Я. должен был за многовековое свое существование претерпеть очень большие изменения "...и, по-видимому, тевтонский сохранил больше элементов естественного или ... адамического языка..." ("Новые опыты...", М., 1936, с. 245). Лейбниц дал более всеобъемлющую и обширную, чем Скалигер, генеалогич. классификацию Я. мира.

В 18 в. резко возрос интерес к проблеме происхождения Я. Были проанализированы идущие от античности гипотезы "социального договора" (А. Смит), звукоподражания (де Брос), ономатопоэтич. гипотеза (Гердер, Руссо); у Гердера эмоцион. выкрики становятся Я., лишь будучи фиксированы рефлексией, у Руссо они образуют первую стадию Я., сменяясь на второй социальным договором. У Кондильяка концепция сверхъестеств. происхождения Я. сочетается с допущением возможности его естеств. возникновения в результате образования ассоциаций между эмоцион. выкриками, сопровождающимися жестами, и вызвавшим их образом предмета. В 19 в. были выдвинуты гипотезы "трудовых выкриков" (Л. Нуаре), "языка жестов" (В. Вундт), а также неск. других, не получивших широкого распространения.

В предромантич. философии 18 в. (Гаман, Гердер), в романтизме (Ф. Шлегель) и в особенности у В. Гумбольдта Я. начинает постигаться как специфич. самостоят. образование, являющееся источником и почвой духовной деятельности, как изначальный медиум духовного творчества и познания. Гаман видит в Я. "органон и критерий разума" (Schriften, Bd 4, В., 1823, S. 73), Гердер – не только "средство", но и "содержание и форму" человеч. мыслей, то, что образует их предел. Я. занимает центр. место в антропологич. концепции Гердера: человек – это "языковое существо", способное фиксировать наполняющие его чувств. впечатления в словах и тем объективировать их. Познать – это прежде всего обозначить; Я. коренится в рефлексии и неразрывно связан с ней. Весь строй Я. – это форма развития человеч. духа (см. "Трактат о происхождении языка", в кн.: Избр. соч., М.–Л., 1959, с. 133–54). Я. – это "зеркало нации", нац. характера.

В нач. 19 в. философия Я. достигает своей вершины в работах В. Гумбольдта, осуществившего продуктивную переработку идей нем. классич. философии (особенно Канта) и нем. романтизма (гл. соч. – "О различии строения человеч. языков...", опубл. 1836). Я. понимается В. Гумбольдтом прежде всего как непрерывный процесс духовного творчества – "энергейя" (греч. ἐνέργεια), а не как нечто ставшее, готовый продукт – "эргон" (греч. ἔργον). Вопрос о происхождении Я. не может быть решен эмпирически-генетически: естественно представлять себе постепенное развитие и совершенствование различных языков, но Я. как таковой, как изначальный и неотъемлемый элемент человеч. бытия и сознания, мог произойти только сразу, в один момент, так что первое человеч. слово уже намекает на весь Я. в целом и предполагает его. В этом смысле Я. так же вложен в человека, как инстинкт – в животных: Я. – это "интеллектуальный инстинкт разума". Сущность Я. не выводима ни из его устройства как определ. знаковой системы, ни из его роли как средства взаимопонимания и обозначения. Я. есть одна из сторон, в к-рых деятельно выявляется человеч. дух; Я. – это "формирующий орган мысли", особый посредствующий мир, к-рый человеч. дух ставит между собой и миром предметов, чтобы воспринять и переработать их. В Я. следует видеть не столько средство передачи уже известных истин, сколько открытия неизвестных; отсюда различие языков – это прежде всего различие миросозерцаний. Каждый Я. представляет собой "живой организм", характерная "внутренняя форма" к-рого несет в себе дыхание "индивидуальной национальной жизни", запечатлеваясь в мельчайших элементах Я. Специфич. строение Я. выявляет и формирует своеобразие духа народа – носителя данного Я.: "...Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык" (цит. по кн.: Звегинцев В. Α., "История языкознания 19–20 вв. ...", ч. 1, 1964, с. 89). Т.о., организм Я. как бы раскрывает "духовную судьбу народов". Человек находится во власти своего Я.: все отношения человека к внешним предметам полностью обусловлены тем, как эти предметы даны ему в Я. Я. есть одновременно и знак предмета, и его образ; каждая из этих сторон может получить преим. развитие в различных сферах употребления Я. (знаковая сторона – в науке, образная – в поэзии). Гумбольдт уточнил выдвинутую Ф. и А. Шлегелями в нач. 19 в. типологич. классификацию языков (выделение 4 осн. типов Я. мира: изолирующего, агглютинирующего, флектирующего, инкор-порирующего). Идеи Гумбольдта оказали сильнейшее влияние на последующее развитие учений о Я., особенно в Германии (психологич. школа 19 в., нем. неогумбольдтианство и амер. этиолингвистика 20 в. и др.).

Идеи В. Гумбольдта о "внутр. форме" Я. получили дальнейшее развитие в психологич. теориях Я. 19 – нач. 20 вв. (Г. Штейнталь, Потебня и др.), в частности в связи с развитием этнической психологии (Штейнталь, Вундт). Штейнталь рассматривает Я. как продукт определ. сообщества, как "инстинктивное самосознание" народа, выражение его психологии ("Grammatik, Logik und Psychologie", В., 1855), Вундт видит в Я. род "выразительных движений", отражающий прежде всего мир представлений человека.

Основатель харьковской школы А. Потебня, понимая вслед за Гумбольдтом Я. как непрерывное творчество, уделяет гл. внимание психологич. аспектам языкового творчества (различие в понимании одной и той же словесно выраженной мысли у слушающего и говорящего и т.д.). Внутр. форму слова Потебня характеризует как специфич. связь представления с абстрактным (логич.) значением слова: чувств. образ в слове есть "внутр. знак" его семантики.

В нач. 19 в. возникает сравнит.-историч. языкознание (Бопп, Раск, Востоков, Гримм, Диц) на материале индоевроп. языков. Крупнейшим его теоретиком в сер. 19 в. был А. Шлейхер, испытавший влияние Дарвина и Гегеля. Для Шлейхера характерен натуралистич. взгляд на Я. как на природный организм, к-рый рождается, живет и умирает. Под влиянием биологич. представлений Шлейхер построил и свою теорию родословного древа, выводя все индоевроп. Я. из общего праязыка. Жизнь языка Шлейхер разграничивает на два периода: "историю развития Я." (доисторич. период) и "историю распада языковых форм" (историч. период). Как только народ вступает в историю, образование Я., по Шлейхеру, прекращается в результате неизбежного подавления Я. духом.

Формальный аппарат сравнит.-историч. языкознания совершенствовался благодаря введению понятий реконструкции (Шлейхер), звукового закона и грамматич. аналогии (младограмматич. школа). Младограмматики (Г. Остхоф, К. Бругман, Б. Дельбрюк, Г. Пауль), подвергнув критике осн. теоретич. установки Шлейхера (биологизм, теорию родословного древа и т.д.), ограничили свои задачи изучением внешней субстанции Я. (прежде всего – физиологич. фонетики и морфологии), чисто эмпирич. наблюдением и описанием языковых фактов, пренебрежительно относясь к любым филос.-теоретич. построениям. Историзм был провозглашен обязательным и единственно науч. принципом языкознания. Г. Пауль, автор соч. "Принципы истории Я." (рус. пер., М., 1960), считал эти принципы идентичными "принципам языкознания". Осн. установки младограмматиков – позитивизм, исключит. внимание к субстанции Я., и, как следствие этого, атомистич. подход к Я., а также абсолютизация историзма подверглись резкой критике в языкознании нач. 20 в.

Возникло неск. школ, выдвинувших в противовес младограмматикам новые методологич. принципы. X. Шухардт (1842–1927), глава школы "Слова и вещи", требовал уделять гл. внимание не фонетич. изменениям, а семантике, изучаемой в неразрывной связи с именуемой реальностью, т.е. превратить этимологию в "историю слововещей". Человеч. речь, по Шухардту, возникла как "волевое проявление чувственных впечатлений", затем развивается логич. аспект Я. "...Аффективное и логическое пронизывает всю жизнь языка, причем первое усложняет, второе упрощает" (Избр. статьи по языкознанию, М., 1950, с. 238). К. Фосслер (1872–1949), глава школы "идеалистич. неофилологии", противопоставляет позитивизм и идеализм как два осн. направления в истолковании Я. Под влиянием идей В. Гумбольдта и в особенности Кроче, отождествлявшего философию Я. и философию искусства как имеющие общий предмет – "выражение" (см. Б. Кроче, Эстетика как наука о выражении, или общая лингвистика, ч. 1, М., 1920), Фосслер рассматривает Я. как акт индивидуального духовного творчества, и притом как эстетич. феномен – выражение индивидуальных интуиции говорящих людей. Все элементы Я., по Фосслеру, – это стилистич. средства выражения человеч. духа, а стилистика – высшая лингвистич. дисциплина.

Выдвинутый Соссюром подход к Я. как к знаковой системе ("Курс общей лингвистики", 1916, рус. пер., М.–Л., 1933) лег в основу различных направлений структурной лингвистики (см. Структурализм). Соссюр разграничил Я. – систему взаимосвязанных знаков, надиндивидуальных форм, и речь – продукт индивидуального творчества, как предметы двух дисциплин. Языковой знак связывает не вещь и имя, а понятие и акустический образ (означаемое и означающее); связь означаемого с означающим не мотивирована, но она обязательна для данного языкового коллектива.

Идея системного подхода к Я. (прежде всего его звуковой стороне) содержалась также в работах основоположника казанской лингвистич. школы Бодуэна де Куртенэ (1845–1929) и Н. В. Крушевского (разграничение физического и функцион. аспектов человеч. речи и введение в связи с этим понятия фонемы и др.). Бодуэн де Куртенэ четко разграничил статический и динамический аспекты Я. Придерживаясь в целом психологич. подхода к Я., Бодуэн стремился соединить его с социологическим на основе понимания Я. как существующего и развивающегося только в процессе человеч. общения ("языкознание – наука психологично-социологическая" – Избр. труды но общему языкознанию, М., 1963, т. 1, с. 217). Наряду с Бодуэном де Куртенэ и Соссюром значит. влияние на развитие структурной лингвистики оказал глава моск. школы Φ. Φ. Фортунатов – прежде всего выдвинутыми им принципами "грамматич. формализма".

Среди трех школ структурной лингвистики – пражской, копенгагенской и американской – наиболее последовательно соссюровский подход к Я. как к системе функцион. отношений был развит представителями копенгагенской школы (Л. Ельмслев и др.) в теории т.н. глоссематики (от греч. γλῶσσα – язык). Глоссематика была задумана как своеобразная абстрактная теория Я. вообще – "имманентная лингвистика", или "алгебра Я.", описывающая любой возможный текст любого возможного Я. (Л. Ельмслев, Пролегомены к теории Я. – см. всб. "Новое в лингвистике", вып. 1, М., 1960). Эта установка восходит к идеям универсальной рацион. грамматики и семантики 17–18 вв. (Лейбниц, Пор-Рояль) и тесно связана с аналогичными устремлениями в философии Я. 20 в. (идея "априорной грамматики" у Гуссерля, "дескриптивной семасиологии" у А. Марти, "чистого синтаксиса" у Карнапа и др. положения логич. позитивизма). Разграничив в Я. план выражения (означающее) и план содержания (означаемое), Л. Ельмслев и X. Ульдалль в каждом из этих планов проводят расчленение на форму (систему отношений) и субстанцию. Л. Ельмслев сформулировал принцип иерархии как принцип строения Я. и одновременно его описания, определил классы осн. языковых зависимостей (детерминации, интердепенденции, констелляции).

Для пражской школы, объединявшей в своем составе как чешских (В. Матезиус и др.), так и рус. ученых (Н. С. Трубецкой, Р. Якобсон и др. – см. сб.: Пражский лингвистич. кружок, М., 1967), характерен функциональный подход к Я., причем под функцией понимается определ. "целеустановка". В пражской школе были сформулированы и стали предметом изучения функции Я. как целого – коммуникативная, мыслительная, эстетическая (исследования в области поэтич. Я., проводившиеся в значит. степени под влиянием школы т.н. рус. формализма 20-х гг.). Важнейшее место в лингвистич. теории пражской школы занимает учение о противопоставлениях, или оппозициях, в системе Я. (наиболее полно развито в "Основах фонологии" Н. С. Трубецкого), характери-зующихся наличием общих и различительных (дифференциальных) признаков.

В амер. структурной лингвистике выделяют обычно два направления – дескриптивную лингвистику и этнолингвистику. Основатель первой Л. Блумфилд (1887–1949) описывает Я. в духе бихевиоризма как систему сигналов, употребление к-рых определяется ситуацией; Я. сводится, т.о., к "речевому поведению", а каждый речевой акт характеризуется через понятия стимула и реакции. Работы Блумфилда способствовали развитию дистрибутивного анализа, приложимого, по мнению его создателей (З. Харрис, Б. Блок, Ч. Хоккет), к Я. любого строя. Дескриптивная лингвистика рассматривается в связи с этим не как теория Я., а как "набор предписаний об описании" Я. Бихевиоризм Блумфилда подвергся критике в связи с развитием теории порождающих грамматик (Η. Χомский), ориентированной на гумбольдтианскую концепцию Я. как деятельности.

Этнолингвистика, основанная Э. Сепиром и развитая К. Пайком и др., сформировалась в значительной мере в связи с задачей изучения языков и культуры амер. индейцев. Этнолингвистика рассматривает Я. как один из аспектов культуры народа и изучает разносистемные Я. в широком контексте социальной психологии и теории человеч. поведения. Мысль Сепира о том, что ".реальный мир" в значительной степени бессознательно строится на основе языковых норм данной группы..." (цит. по кн.: "Новое в лингвистике", вып. 1, М., 1960, с, 135), была последовательно проведена Уорфом в его концепции языковой обусловленности норм поведения и мышления (см. тамже, с. 135–98) – см. Относительности лингвистической гипотеза.

Ю. Эдельштейн. Рязань.

Эта идея во многом перекликается с развитым в нем. неогумбольдтианстве 20 в. (Φ. Η. Финк и особенно Л. Вайсгербер) – на материале нем. яз. – учением об определяющей роли родного Я. в формировании той или иной смысловой картины мира у представителя данного языкового сообщества (формы родного Я., по Вайсгерберу, – это априорные формы восприятия для отд. индивида). Понятие "внутр. формы" как принципа формообразования каждого Я., делающего его органическим целым, получило разработку в теории семантич. полей В. Порцига и И. Трира, концепции "содержат. грамматики" Вайсгербера и др.

В вышедшей из неокантианства философии Кассирера Я. рассматривается как специфич. сфера саморазвертывания духа, как самостоят. "символич. система" наряду с мифом, иск-вом и наукой. Критикуя взгляд на Я. как на средство отображения нек-рой данности внешнего или внутр. бытия, Кассирер подчеркивает смыслополагающую природу Я., к-рая раскрывается в дистанцировании Я. от чувств. непосредственности выражения, в развитии Я. от мимической и аналогической ступеней выражения к собственно символической ("Philosophie der symbolischen Formen. Tl 1 – Die Sprache", В., 1923).

В русле традиции нем. романтизма, выступившего с критикой рационализации Я. и акцентировавшего мифотворч. потенции Я., находится концепция Я. позднего Хайдеггера: Я. не есть орудие, одна из способностей человека, Я. – это "дом бытия", к-рое изначально живет и раскрывается прежде всего в Я., так что не человек говорит, а Я. говорит человеку и "человеком" ("Unterwegs zur Sprache", Pfullingen, 1959).

Разделение образного и знакового аспектов Я., констатированное В. Гумбольдтом, между различными сферами языковой деятельности стало темой социологич. критики Я. как составной части совр. критики культуры. "В качестве знака язык должен стать только калькуляцией; познавая природу, отказаться от притязаний быть подобным ей. В качестве образа язык должен стать только отображением; чтобы всецело быть природой, отказаться от притязаний познавать ее" (Adorno Th., Horkheimer M., Dialektik der Aufklärung, Amst., 1947, S. 29).

В антропологич. концепции А. Гелена, сложившейся во многом под влиянием амер. прагматизма, осн. роль Я. усматривается в "разгрузке" человеч. восприятия от переполняющих его неспецифич. раздражителей путем их символич. переработки (см. Философская антропология).

Ю. Попов. Москва.

Для мн. представителей логич. неопози-тивизма характерна конвенционалистская концепция Я., основанная на преувеличении сходства естеств. и искусств. языков: согласно этой т. зр. в выборе правил Я., как в выборе правил игры, человек ничем не ограничен, в силу чего все Я., имеющие ясно определ. структуру, равноправны ("принцип терпимости" Карнапа). Лингвистич. философия анализа считает Я. единственным или, во всяком случае, наиболее важным предметом филос. исследования, к-рое призвано осуществлять критику Я., неправильного употребления слов, связанного с несовершенством естеств. Я. Одно из направлений лингвистич. философии анализа – реконструкционизм (Рассел, Карнап, Вуджер), ставит задачей логич. усовершенствование естеств. Я. и замену его отд. фрагментов специально сконструированными Я. Второе направление – дескрипционизм (Витгенштейн, Райл, Строусон), осн. внимание уделяет исследованию способов функционирования естеств. Я. и пытается дать наиболее полное описание его свойств, устранив тем самым затруднения, связанные с его неправильным употреблением.

Различие между функциями, или употреблениями, Я. трактуется по-разному в совр. концепциях Я. Широкое распространение получило введенное Огденом и Ричардсом противопоставление "референциального" (означающего) и "эмотивного" (выражающего) употребления (С. К. Ogden, I. A. Richards, The meaning of meaning, L., 1923). К. Бюлер, рассматривая знаки Я. в их отношении к говорящему, слушающему и предмету высказывания (К. Bühler, Sprachtheorie, Jena, 1934), выделил три функции языкового высказывания: выражения (обнаружения) говорящего, воздействия (с помощью призыва, сообщения и т.д.) на слушающего, отнесенности к предмету (называние, ориентирование, изображение).

А. Ивин. Москва.

Становление социологич. направления в лингвистике связано с работами франц. ученых 19 в., интересовавшихся прежде всего функционированием живого разговорного Я., его социальной и территориальной дифференциацией и т.п. (М. Бреаль, Г. Парис, Лафарг). Основателем франц. социологич. школы в языкознании явился ученик Ф. Соссюра А. Мейе (1866–1936), взгляды к-рого сложились в русле социологич. идей Конта. Дюркгейма и др. Вслед за Бреалем Мейе считал, что языковые изменения обусловлены как внешни и (социальными), так и внутренними (внутрисистемными) факторами. Развитие языков с его т. зр. характеризуется двумя осн. процессами: дифференциацией, связанной с территориальным или социальным дроблением внутри одного общества, и унификацией, связанной с завоеванием одних народов другими. Продолжателями идей Мейе были франц. лингвисты А. Доза, Ж. Вандриес, М. Коэн, в послевоенный период – Ж. Марузо (различие Я. по их роли в обществе и т.п.). Определяющее влияние на совр. франц. социолингвистику оказал А. Мартине (р. 1908), глава совр. франц. функционализма в языкознании (см. Новое в лингвистике, вып. III, М., 1963).

На формирование социолингвистики большое влияние оказали работы амер. ученого У. Уитни. Совр. амер. социолингвистика испытала воздействие идей этнолингвистики, в частности гипотезы лингвистич. относительности ( J. О. Hertzler, A sociology of language, Ν. Υ., 1965, и др.). Проблемам стратификации Я. (социальной и территориальной) посвящены работы Дж. Фишмана, У. Лейбова и др.

История социолингвистики в СССР восходит к идеям И. А. Бодуэна де Куртенэ и Н. В. Крушевского. Первые исследования в этой области относятся к 1920-м гг. (работы Е. Д. Поливанова, Н. Я. Марра, Г. О. Винокура, Л. П. Якубинского, В. В. Виноградова и др.). В центре внимания их оказались проблемы языкового развития в условиях сов. общества, связанные, в частности, с задачами т.н. языкового строительства – создания алфавита для пятидесяти ранее бесписьменных народов и т.п. Е. Д. Поливанов (1891–1938) предвосхитил ряд идей совр. социолингвистики и теории коммуникации.

Н. Я. Марр (1864–1934) в созданном им "новом учении о языке" попытался на основе историко-материалистич. подхода к Я. рассмотреть происхождение и развитие Я. в связи с историей мышления, общества, материального производства, допустив при этом вульгарно-социологич. ошибки. И. И. Мещанинов разрабатывал на основе "нового учения" о Я. проблему единства языков мира как обусловленного единством логич. структуры человеч. мышления (идея понятийных категорий в Я. и т.д.).

Для работ сов. лингвистов 60-х гг. характерна тенденция к рассмотрению Я. как итога сбалансированного взаимодействия внутриязыковых и социальных факторов (см. "Рус. Я. и сов. общество. Социолого-лингвистич. исследование", под ред. М. В. Панова, М., 1968), а также интерес к социальной и территориальной дифференциации языков (см. Вопросы социальной лингвистики, Л., 1969).

В наст. время в рамках социолингвистики, изучающей воздействие на функционирование и развитие Я. социальных факторов, разрабатываются проблемы "речевого поведения", культуры речи, "языкового существования", "языковой политики".

Выделившаяся в качестве самостоят. дисциплины лингвистич. социология, или психосоциология Я., изучает место Я. в структуре общества, роль языкового текста в поведении его интерпретаторов и т.п. Лингвосоциология характеризуется вторжением в лингвистику методов эмпирич. социологии и эксперимент. психологии, психолингвистики и теории массовой коммуникации при использовании аналитич. аппарата лингвистики, семиотики, логики, математич. статистики. К наст. времени в Ин-те конкретных социальных исследований АН СССР проведен ряд эксперимент. работ по лингвосоциологии, в частности исследование различных интерпретаций текста в зависимости от семиотич. уровня (уровня речевых умений) воспринимающего и информативности (потенциальной интерпретационной характеристики) текста (см. Т. Дридзе, Нек-рые семиотич. аспекты психосоциологии Я., дисс, М., 1969).

Т. Дридзе. Москва.

Лит.: Вопросы теории и психологии творчества, т. 4 – Я. как творчество, X., 1913; Πотебня Α. Α., Мысль и Я., 3 изд., X., 1913; Шпет Г., Внутр. форма слова, М., 1927; Лосев А. Ф., Философия имени, М., 1927; Волошинов В. Н., Марксизм и философия языка, Л., 1929; Леви-Брюль Л., Первобытное мышление, пер. с франц., М., 1930; Сепир Э., Язык. Введение в изучение речи, пер. с англ., М.–Л., 1934; Античные теории языка и стиля, М.–Л., 1936; Вандриес Ж., Язык. Лингвистическое введение в историю, пер. с франц., М., 1937; Выготский Л. С., Мышление и речь, в его кн.: Избр. психологические исследования, М., 1956; Мейе Α., Сравнительный метод в историческом языкознании, пер с франц., М., 1954; Рассел Б., Человеческое познание, пер. с англ., М., 1957; Витгенштейн Л., Логико-философский трактат, пер. с нем., М., 1958; Конрад Н. И., О "языковом существовании", в кн.: Японский лингвистический сборник, М., 1959; Спиркин А. Г., Происхождение сознания, М., 1960; Новое в лингвистике. Сб. ст., вып. 1–5, М., 1960–70; Хомский Н., Синтаксические структуры, пер. с англ., в кн.: Новое в лингвистике, т. 2, М., 1962; Ρевзин И. И., Модели языка, М., 1962; Курилович Е., Очерки по лингвистике. Сб. ст., [пер. с польск., франц., англ., нем.], М., 1962; Теоретич. проблемы совр. сов. языкознания, М., 1964; Иванов В. В., Др.-инд. миф об установлении имен и его параллель в греч. традиции, в сб.: Индия в древности, М., 1964; Основные направления структурализма, М., 1964; Звегинцев В. Α., История языкознания 19 и 20 веков в очерках и извлечениях, 3 изд., ч. 1–2, М., 1964; Шаумян С. К., Структурная лингвистика, М., 1965; Апресян Ю. Д., Идеи и методы современной структурной лингвистики (Краткий очерк), М., 1966; Клаус Г., Сила слова, пер. с нем., М., 1967; Я. и мышление. [Сб. ст.], М., 1967; Я. и общество. [Сб. ст.], М., 1968; Корнфорт М., Марксизм и лингвистическая философия, пер. с англ., М., 1968; Поливанов Е. Д., Статьи по общему языкознанию, М., 1968; Mauthner F., Beiträge zu einer Kritik der Sprache, Bd 1–3, Stuttg., 1901–1902; Jespersen O., Language: its nature, development and origin, L., 1922; Vossler K., Gesammelte Aufsätze zur Sprachphilosophie, Münch., 1923; Fiesel E., Die Sprachphilosophie der deutschen Romantik, Tüb., 1927; Pedersen H., Linguistic science in the 19 century, Camb., 1931; Stenzel J., Philosophie der Sprache, Münch.–В., 1934; Urban W. M., Language and reality, L., 1939; Кainz Fr., Psychologie der Sprache, Bd 1–4, Stuttg., 1941–56; Mоrris С. W., Signs, language and behavoir, N. Y., 1946; Кlages L., Die Sprache als Quell der Seelenkunde, Z., 1948; Black M., Language and philosophy, Ithaca, 1949; Zipf G. К., Human behavoir and the principle of least effort, Camb. (Mass.), 1949; Sapir E., Selected writings in language, culture and personality, ed. by D. G. Mandelbaum, Berk.–L. Ang., 1951; Semantics and philosophy of language, ed. by L. Linsky, Urbana, 1951; Logic and language, 2 serie, ed. by A. G. M. Flew, Ν. Y., 1953; Strawson P. F., Introduction to logical theory, L., 1952; Drexel Α., Ursprung und Wesen der Sprache, Bd 1–2, Z., 1951–52; Arens H., Sprachwissenschaft. Der Gang ihrer Entwicklung von der Antike bis zur Gegenwart, Münch., 1955; Whorf B. L., Language, thought and reality, N. Y.–L., 1956; Jооs M. [ed.], Readings in linguistics, Wash., 1957; Hockett С. F., A course in modern linguistics, N. Y., [1958]; Language, thought and culture, ed. by P. Henle, Ann Arbor, 1958; Ajdukiewicz K., Jezyk i poznanie, Warsz., 1960; Harris Z. S., Structural linguistics, [Chi., 1961]; Rosenkranz В., Der Ursprung der Sprache. Ein linguistisch-anthropologischer Versuch, Hdlb., 1961; Steinthal H., Geschichte der Sprachwissenschaft bei den Griechen und Römern, 2 Aufl., Bd 1–2, В., 1961; Jakobson R., Selected writings, v. 1, 's-Gravenhage, 1962; Ρorzig W., Das Wunder der Sprache, 3 Aufl., Bern–Münch., 1962; Leroy M., Les grands courants de la linguistique moderne, P., 1963; Hymes D. [ed.], Language in culture and society, N. Y., 1964; Psycholinguistics, ed. Ch. E. Osgood and T. A. Sebeok, Bloomington, 1965; Chomsky N., Cartesian linguistics, Ν. Υ.–L., 1966; Sociolinguistics, Hague, 1966; Кatz J. J., The philosophy of language, N. Y.–L., 1966; Benveniste E., Problèmes de linguistique générale, [P., 1966]; Hоráleк К., Filosofie jazyka, Praha, 1967; Lenneberg E., Biological foundations of language, N. Y., 1967; Readings in the psychology of language, ed. by L. A. Jakobovits and M. S. Miron, Englewood-Cliffs [N. Y.], 1967; Robins R. H., A short history of linguistics, L., 1967; Readings in the sociology of language, ed. by J. A. Fishman, Hague–P., 1968; Heintel E., Sprachphilosophie, в кн.: Deutsche Philologie in Aufriß, 2 Aufl., Bd 1, В. – Münch., 1956, S. 563–619.

Библ.: Общее языкознание. Библ. указат. лит-ры, изд. в СССР с 1918 по 1962, М., 1965; Структурное и прикладное языкознание. Библ. указат. лит-ры, изд. в СССР с 1918 по 1962, М., 1965.

ЯЗЫК:     ЯЗЫК — первичная, наиболее естественная и общедоступная репрезентация мира. Естественность языка, дающая о себе знать в его наличии у любого общества (живое существо без того или иного языка науке неизвестно), обеспечена способностью организма ориентироваться в своей среде. Для его интенции мир изначально значим, отсюда онтологические корни языка. Знаками-указаниями могут быть любые ее образы (“язык природы”).

    У человека символический (жестикуляционный, звуковой, графический, цветовой и др.) язык возникает на почве онтологической значимости любого сущего или его отсутствия за счет многостепенного осмысления и имитирующей организации телесных и звуковых жестов, начертаний, артикуляций, тонов, красок, пауз, молчаний. Базовая черта языкового знака — указание (стрелка была ранней шумерской идеограммой слова). Конкретные связи знака с означаемым закрепляются и изменяются исторически. Поскольку механизм символизации (“это есть то”) выходит за рамки однозначного восприятия данности и предполагает смену ее аспектов, инициативный характер привязки смысла к символам придает естественному языку черты искусства. Языковое искусство наиболее естественно и демократично; каждый ощущает здесь себя умелым. “Языковая компетенция” (Н. Хомский) опережает у младенцев усвоение ими языка. Опытнейшие мастера слова не достигают принципиально более высокого искусства, чем народная речь, и часто учатся у нее. Уверенное владение языком сравнимо с уверенностью владения телом (“Язык часть человеческого организма”, Витгенштейн). Язык сращен с интуитивно-практическим пониманием мира (до-сознательным ощущением возможностей), исходным знанием человека. Он состоит в интимном союзе с родным языком как разверткой осваиваемого мира.

    Ввиду этого при различии государственных, национальных, групповых, индивидуальных концепций мира, которым соответствует различие языков, наречий, диалектов, идиолектов, собственно язык человечества один. Формой существования общечеловеческого языка выступают обеспеченные аналогией между миром и языком как “интеллектуальным инстинктом разума” (В. фон Гумбольдт) языковые универсалии: язык всегда цельная, но притом открытая структура; как и мир, язык охватывается в своей полноте не наблюдением, а интуитивно в переживании и настроении; структуры языка соответствуют мировым взаимосвязям; если вещи и обстоятельства сочетают самотождество с развитием, то символы языка сочетают постоянство эстетического образа с движением смысла; подобно миру, язык складывается из элементов (ср. греч. στοιχείον — “первоэлемент, стихия”, “буква”), однако ни исходные фонетические (не путать с фонологическими), грамматические, семантические данности, ни исторически развертываемые образования не удается задать списком или представить в виде исчисления; начала языка как начала мира поддаются лишь гипотетической реконструкции; если вещь (личность) неисчерпаема для внимательного разбора, то и знак естественного языка не поддается редукции (слово не поддается дефиниции, “существеннейшая и вместе с тем наименее заметная” черта языкового знака в том, что он “ускользает от воли как индивидуальной, так и социальной”, Ф. де Соссюр), ориентируя на такое же постижение означаемого (в слове “человек впервые приходит к сознанию бытия темного зерна предмета”, А. А. Потебня); сколь угодно подробное перечисление составных моментов слова не исчерпывает его; как единый мир конкретно дан лишь в индивидуальном восприятии, так единый человеческий язык конкретно дан лишь в разнообразных национальных языках, эти — лишь в сумме своих диалектов и т. д.

    Оставаясь первичной репрезентацией мира, язык не позволяет заглянуть за себя. Возобновляющиеся попытки рационализировать, терминологизировать его дают громоздкий и непрактичный продукт. Мысль выступает более простым образованием, чем язык, и способна двигаться вне и поверх знаков. Тезис о ее зависимости от языка (“гипотеза лингвистической относительности”) основан на недоразумении и опровергается повседневным опытом. Мысль находит себя вне словесного знака в музыке, живописи, поступке. Однако язык остается первым явлением мысли, поэтому о ней нам известно лишь поскольку ей дано слово (“как я могу сказать что думаю, пока не увижу что говорю”, Т. С. Элиот), отсюда “обратное воздействие” (Гумбольдт) языка на мысль.

    Не столько эмпирический язык выполняет роль первичной репрезентации мира, сколько, наоборот, естественным языком становится образование, исторически берущее на себя эту роль; приоритет звукового языка поэтому относителен и с ним сосуществуют потенциально готовые занять его место визуально-графические, мимические и смешанные формы, а также разнообразные фигуры умолчания.

    Единая организация языка выступает предвосхищением, зародышем и залогом организации мира. В функции протомировоззрения язык — система первичного знания и средоточие коллектива (“институт институтов”). Не следует забывать, что его структура — лишь первое преломление обживаемого человеком мира. Неверно, что специфические формы знания редуцируются к языку, напр., миф развертывает языковую образность, система философских категорий проецирует грамматическую структуру. Нерефлективная наивная слитность языка с первичным пониманием мира, не различающая слова и дела, провоцирует его критику (Ф. Маутнер) и сознательную переориентацию науки на термин в ущерб языку, который так или иначе остается орудием своей собственной критики и создания терминосистемы. Язык постоянно дорабатывается и обогащается в конфликтах с другими системами. Заложенное в нем знание размыто, стерто и заслонено (“слово — тень дела”, Демокрит) актуальной знаковой функцией. В условном знаке подавлена природа слова. Хотя преобладающее теперь применение языка чисто знаковое, в каждом языковом знаке сохраняется несколько слоев знания. Пользование словом как элементом номенклатуры (ярлыком) можно поэтому сравнить с применением электронного блока для заколачивания гвоздей. Поэзия и отчасти филология, историко-этимологический анализ высветляют и актуализируют и также создают языковое знание. Тональная, акцентная, ритмическая выразительность звука, жеста, начертания тысячелетиями применялась в словообразовании. Хотя попытки фиксировать значения на фонетическом уровне слова еще менее успешны, чем механический анализ поэзии, звукогов^ никем не ставится под сомнение. Словопонятия никогда не произвольны, всякий акт установления имени (ономатотесис) применяет знание составных корней (облако от обволакивать, обязанность от обвязывать), причем многозначительное сплетение смысловых обертонов правило, а не исключение. Наконец, всякий языковой знак обрастает ассоциациями, становясь носителем национальных и индивидуальных привычек. Звукопись, связь понятий, ассоциации в языке следуют своей уникальной логике, отличной от поэтичной метафорики. Такова наблюдаемая в разных языках связь понятий рвать (стричь) — бежать, стыд — стужа, глаз — родник. Неизученная мудрость языка дает о себе знать в неизменности через века и народы лексики со значениями брат, новый, вино и, наоборот, постоянной обновляемости лексики со значениями мальчик, скорый, мясо и др. Грамматические категории, наделяющие словоформы валентностью и тем обеспечивающие их сцепление в речи, тоже плохо поддаются логической или прагматической интерпретации (почему ловят рыбу, а не рыб). Прихотливая грамматическая классификация, очень разнящаяся по языкам, мало служит познавательным целям, но создает предпосылку всех будущих классификаций. Т. о., на фонетическом, лексическом, синтаксическом и ассоциативном уровнях язык насыщен знанием импрессинистическим, содержательно-семантическим, классификационного типа, которое специфично, почти не пересекается с актуальным знанием (почему и не мешает ему), имеет факультативный характер, почти все может быть отброшено с малым ущербом для коммуникации.

    В цивилизационном цикле язык получает письменную базу, кодифицируется, потесняет наречия и диалекты и передает эстафету развития литературе, изменяясь теперь уже только вместе с литературными жанрами и системами знания. Язык первобытных народов обнаруживает нередко более сложное устройство, чем окультуренных наций. Гипертрофия специальной терминологии подавляет вольное цветение языка, наблюдающееся в периоды фольклора. Униформированные “мировые” языки крупных культур потесняют местные языки, исчезновение которых на планете сопоставимо с гибелью биологических видов. Менее заметно отмирание личных языков (идиолектов). С утратой языка как исходного интуитивного понимания мира опустевшее место первичной непосредственной репрезентации заполняется подручными средствами (слэш; жаргон, лингва франка).

    Наука о языке, грамматика. Древней Индии (Панини) и греческой античности с разделами риторики и поэтики, конституировалась как профессионализация общего искусства речи на службе у государственно-национального языка. В 18 в., подготовленная новыми факторами (сохранение письменных памятников за более чем два тысячелетия, соседство нескольких равноправных литератур, знакомство со всеми языковыми семьями планеты, перспектива интеграции человечества), возникла современная научная лингвистика с ее сравнительно-историческим, сопоставительно-типологическим и структурно-аналитическим методами, сложившись в обширную специализированную отрасль с собственной инерцией развития. Она остается, подобно традиционной грамматике, отраслью языкового искусства эпохи культурной унификации планеты и мировых языков. Лингвистика функционально привязана к перспективам развития последних и в конечном счете обслуживает их потребности. Инерция научной методологии независимо от воли исследователя толкает его на путь редукции явлений к рационализованным структурам.

    Философия языка с древности шла по двум главным направлениям. Когда философская мысль актуализирует внутриязыковое знание, язык предстает либо сокровищницей мудрости (Кратил в одноименном диалоге Платона, Августин в первой части диалога “Об учителе”, Прокл в “Теологии Платона”, средневековые и ренессансные каббалисты в их трактовке священных имен, романтическая, символистская магия слова), либо свалкой заблуждений, подлежащей беспощадной расчистке (Сократ в “Краткие” 435 d, античная средневековая критика мифологии, новоевропейская критика языка отХ. Вивеса и Ф. Бэкона до Ф. Маутнера, логического позитивизма и лингвистической философии). Фетишизация языка, имеющая неизбежным полюсом его критику и переходящая в прожекты идеального языка, по существу не выходит за рамки философской утопии. Другое направление исходит из слова как намека, отсылающего к бытию (“от языка требуется лишь чтобы он передавал мысль”, Конфуций; “слова, самое большее, только убеждают нас исследовать предметы, но не доставляют знания о них”, Августин), из концепции языка как приблизительной подлежащей уточнению карты мира (Николай Кузанский. Компендий), как “мира звуков”, “сплетаемого” человеком изнутри себя навстречу “миру вещей” (Гумбольдт). Впрессованное в язык знание высвечивается как намек на истину, не подменяющий и не заменяющий ее. Язык не средство, а среда обитания, “дом бытия” (Хайдеггер). Питаясь достижениями исторического языкознания, мысль о языке достигает остроты у Тумбольдта, Гегеля, Хайдеггера, Витгенштейна, А. А. Потебни, П. А. Флоренского, Μ. Μ. Бахтина. Важны новейшие разыскания скрытой в языке общечеловеческой религии у В. Н. Топорова, В. Айрапетяна.

    Лит.: Гумбольдт В. фон. Избр. труды по языкознанию. М-, 1984; ПотебчяА. А. Мысль и язык.— В кн. Он же. Эстетика и поэтика. М., 1976, с. 35—220; Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977; lьiiem Г. Г. Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). М., 1927; Флоренский П. А. Строение слова.— В кн.: Контекст — 1972. М., 1973; Хайдеггер М. Путь к языку.— В кн.: Он же. Время и бытие, 1993; Топоров В. Н, О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией “мирового дерева”.— В кн.: Труды по знаковым системам. Тарту, 1971,5,с.9—62 и др.; Айрапетян В. Герменевтические подступы к русскому слову. М., 1992.

    В. В. Бибихин

    Язык. — это система знаков (см. Знак), обладающих непосредственно либо во взаимной связи друг с другом значениями (см. Значение), отличными от самих этих знаков. Язык есть система легко воспринимаемых знаков, способных иметь сложные значения. Это характеристическое свойство языка, благодаря которому язык способен быть: 1) средством выражения, 2) средством общения, 3) частью социальной организации и культуры; 4) неявным “образом мира”. Многообразные аспекты языка, взятые по отдельности либо во взаимной связи, образуют предмет изучения различных наук: лингвистики, логики, философии, истории и теории культуры, семиотики, теории коммуникаций.

    В качестве средства выражения язык обладает способностью фиксировать ощущения, восприятия, представления, понятия, суждения и рассуждения, осознаваемые и создаваемые человеком. При этом если ощущения, восприятия и представления могут существовать как в языке, так и вне его (в виде чувственных образов), то понятия, суждения и рассуждения, будучи инструментами и результатами сознания и познавательной деятельности, не существуют вне языка. Благодаря этой функции языка человек получает возможность объективировать (представить в вещественной и чувственно воспринимаемой форме) происходящие в нем неявные процессы осознания, восприятия, сознания и познания.

    В качестве средства общения язык обладает универсальностью своих выразительных возможностей и общностью (интерсубъективностью) своих значений. Универсальность означает, что в принципе в языке можно выразить любое ощущение, восприятие, представление и понятие, построить (и далее анализировать) любое суждение и рассуждение, имеющее значение. Общность (иитерсубъективность) означает, что любое данное выражение языка имеет приблизительно одинаковое значение для всех, кто понимает и использует этот язык.

    Тот факт, что одни и те же выражения языка имеют приблизительно одинаковые значения, позволяет языку служить орудием общения между всеми использующими его людьми. Язык может служить средством общения между различными людьми посредством перевода с одного языка на другой. Перевод есть установление того, что определенные конкретные последовательности символов в разных языках имеют одинаковые значения.

    Используя язык в качестве орудия общения, человек, осознающий свое собственное Я, может общаться также с самим собой. Сознание в этом случае становится самосознанием, средством самоанализа и самоконтроля, реализации известного с древних времен требования “познай самого себя”, средством саморазвития. Познание самого себя позволяет человеку лучше понять, как ведут себя другие люди (другие Я), определить свое место в мире.

    Использование языка в качестве орудия общения обладает важным значением для человека, т. к. становление и развитие человека происходит в обществе, основанном на совместной деятельности людей. Язык позволяет выразить и сделать одинаково понятными для всех правила участия в этой деятельности, ее промежуточные и конечные цели, служит универсальным средством хранения и передачи любой социально значимой информации. Благодаря этому язык становится общественным явлением, частью человеческой культуры.

    Как и любое общественное явление, язык подвержен изменениям во времени, образующим историю языка. В своей совокупности они составляют эволюцию языка, имеющую две характерные особенности. Одна из них состоит в том, что если язык является естественным (английским, русским, китайским и т. д.), то его эволюция спонтанна и полностью отлична от изменений, происходящих по заранее обдуманному плану. Никто не может контролировать изменения, происходящие в естественном языке, их можно только осознавать, фиксировать, изучать и использовать. Вторая особенность эволюции естественного языка — крайне медленный темп происходящих в нем изменений. Все другие изменения в обществе происходят быстрее, поэтому их результаты даже на длинных интервалах времени могут быть зафиксированы практически в одном и том же языке и стать понятными людям различных поколений и даже эпох.

    Благодаря такой консервативности (медленности происходящих изменений) язык является частью не только существующей культуры, но и культуры народа на протяжении всей его истории. Язык тем самым вносит огромный вклад в познание человеком своего прошлого бытия, делая тем самым возможным и прогноз относительно будущего. Еще одно фундаментальное свойство языка — наличие неявно заданной “картины мира”, поддерживающей в качестве фундамента систему значений выражений языка. Поскольку она задана неявно, то о такой картине трудно судить с полной определенностью. Известно, однако, что она представляет мир в виде той или иной совокупности вещей, свойств и отношений, несколько размытых, но тем не менее упорядоченных в пространстве и времени. Чем сложнее и разнообразнее эта “картина мира”, тем больше выразительные возможности языка и тем сложнее сам язык, тем сильнее зависимость поведения и сознания человека от используемого им языка (эта зависимость может не осознаваться). Часто обсуждаемое различие между языком человека и языком животных сводится не к вопросу о том, могут ли животные оперировать понятиями и суждениями (данные зоопсихологии свидетельствуют о том, что “высшие” животные могут это делать), но к вопросу о том, какова “картина мира”, лежащая в основе их языка. В языке животных “картина мира” близка к миру их непосредственных восприятий, тогда как “картина мира” в языке человека простирается далеко за пределы чувственных образов.

    Язык тем сложнее, чем обширнее задаваемая им “картина мира”, существующая в неявной форме (из-за спонтанности возникновения и последующих изменений языка). В явном виде эта сложность проявляется, когда носитель языка пытается высказать нечто для себя новое, передать дополнительный оттенок мысли, учесть влияние контекста на содержание значения, а также в процессах перевода с одного языка на другой. С неявностью “картины мира”, присущей языку, связаны все принципиальные трудности, возникающие при автоматическом (машинном) переводе.

    В искусственных языках “картина мира” (универсум) проще и задается в явном виде, поскольку он специально и целенаправленно строится человеком для решения тех или иных ограниченных задач. При этом построение искусственных языков предполагает использование естественного языка в том или ином виде. Примером может служить язык математики, представляющий собой фрагмент естественного языка, пополненный рядом специальных понятий, правил построения математических объектов и правил рассуждения (доказательств). Естественный язык, напротив, функционирует самостоятельно, независимо от искусственных языков. Однако в одном важном отношении естественный язык сильно зависит от технологических новаций, связанных с искусственными языками. Это происходит, когда естественный язык используется в качестве средства общения в глобальных информационно-компьютерных сетях (напр., в Интернете). Влияние пространственной разделенности на процесс общения в этом случае сводится до минимума, а число собеседников может расти неограниченно. Такая вовлеченность языка в социально-технологический прогресс, не увеличивая темпы собственно языковых изменений, делает язык важным орудием в постоянном обновлении человеческой культуры.

    В. Н. Костюк