Akademik

        (') из Эфеса (ок. 520 — ок. 460 до н. э.), др.-греч. философ, один из ионийских философов. От соч. Г., назв. позднее «О природе» или «Музы», сохранилось ок. 150 фрагментов, а также неск. сот свидетельств об учении, подражаний и т. д. Ввиду огромных трудностей филологического восстановления буквы и смысла дошедших текстов до сих пор нет сколько-нибудь общепринятого понимания учения Г.

        Книга Г.— руководство к мудрости, её осн. понятие — «мудрое». Это — и мудрость мудреца, и внешнее, «отличное от всех (отдельных) вещей» (фр. 108 DK), приобщение к чему и делает мудреца мудрецом. Мудрость же «мудрого» и, стало быть, и мудреца в едином «всё знать» (50), т. е. обладании таким знанием, усвоив которое, «можно управлять решительно всеми вещами» (41). От «мудрого» к мудрецу знание передаётся, как от мудреца к его ученику, через «глагол» (логос), который предшествует и своему актуальному изречению, и самому мудрецу. Как таковой, логос вечен и отражает действит. положение вещей (1). Но хотя логос доступен («общ») всем (17, 2, 113, 116), люди его не воспринимают, как, впрочем, и мудрецы — поэты Гомер, Архилох и Гесиод, философы Фалес, Пифагор и Ксенофан, а также историк Гекатей. Все они (за исключением Бианта из Приены —см. «Семь мудрецов»— и Гермодора — сподвижника Г.) «единому знанию всего» предпочли различные виды «многоучёности», которая «уму не научает» (40). «Чтобы говорить с умом, нужно опираться на всеобщее» (114), т. е. понимать, что «единое, расходясь, само с собою сходится: врозь обращённое сопряжение, как у лука и лиры» (51), связавшее в «гнутом и не гнутом сходящееся расходящееся, созвучное несозвучное, и из всех [их сделавшее] единое, а из единого — всё» (10). Единое, из всех противоположностей состоящее, есть «мудрое», или бог (32), ибо «бог — это день ночь, зима лето, война мир...» (67), т. е. «все противоположности» (Ипполит). Но и отдельные, попарно сопряжённые противоположности образуют некие единства, гл. содержание крых — тождество самих этих противоположностей: живое и мёртвое, бдящее и спящее, юное и старое (88), болезнь и здоровье, голод и пресыщение, усталость и отдых (111), прекрасное и безобразное (82), чистое и грязное (61) и т. д. суть одно и то же.

        Но природа каждого такого отд. единства «любит скрываться» (123), т. к. «сопряжение неявное явного крепче» (54). Чтобы постигнуть её конкретно, нужно уметь приложить общий закон, для чего нужна опре-дел. психологич. установка на познание (86, 18, 22, 101), опора на показания органов чувств (55, 101А, 7), поверяемых судом души (107) согласно правде (28). Душа же, чтобы быть мудрой, должна быть сухой (118), т. к. влажность ей вредна (117, 77), а превращение в воду смертельно (36). Душа — воспарение (AI5), воспарением же, объемлющим землю,— т. е. мировой душой — является и логос, с которым она общается — постоянно через дыхание, а во время бодрствования и через глаза и уши (А16, ср. 75, 89,26. Благодаря этому общению с всеобщим логосом (которым она как бы питается, пропуская его сквозь тело), душа живет и познает, или, в терминологии Г., растит свой собственный логос (115), постоянно обновляясь и отодвигая свои «пределы»: как «в одну и ту же реку ты не вступишь дважды» (91а), так и «пределов души ты не отыщешь, хотя бы ты весь путь црошёл — столь обширен её логос» (45), ибо «на вступающих в одну и ту же реку все новые и новые воды текут; а души из влаги (?) воспаряются» (12). Сам логос, вероятно, мыслится как круговорот или поток душ-воспарений, в котором мы как бы купаемся. Такая трактовка образа реки не исключает наличия у Г. знаменитого тезиса о том, что всё течёт (не засвидетельствованного в фрагментах, а потому отвергаемого мн. учёными как ошибочное толкование образа реки, восходящее к Кратилу и Платону): участие и центр. положение логоса в общем круговороте элементов (36,12,77) оправдывает распространение этого образа на все вещи, но с существенной оговоркой: всё течёт не как попало, а повинуясь законам единого мудрого (64).

        Мир этот, но Г., никем не создани есть «вечно живой огонь, мерно загорающийся и мерно потухающий» (30). На этот огонь «обмениваются все вещи» (90), выплавленные из него, как слитки из золотого песка (Аристотель 304а 20). Детали космогонии и космологии Г. трудно восстановимы. Сюда, вероятно, относятся фрагменты о превращениях «элементов» (31, 76, 60, 102), учение о «недостатке» и «избытке» огня (мировом пожаре) (65, А 10) и др.

        Г.— первый греч. философ, вышедший за рамки чисто натурфилос. построений мистики чисел и религ.-этич. исканий и попытавшийся определить единую объ-ективно-логич. закономерность (диалектику), лежащую в основе всякого процесса и состояния, разработать элементарную теорию познания и использовать полученные т. о. общефилос. выводы для объяснения ряда частных физич., политич., этико-религ. и социальных проблем своей эпохи.

        Свидетельства и фрагменты: DK I, 139—90; raclito. Testimonialize e imitazioni, introd., trad, e comm. a cura di R. Mondolfo e L. Taran, Firenze, 1972; Marcovich M., Eracllto, Frammenti, Firenze, 1978».

        Муравьев С. H., Жизнь Г. Э., «ВДИ», 1974, № 4, с. 3—23 и 197—218; 1975, JV« 1, с. 27—?8 и 229—44; 1976, № 2, с. 47—71; Лебедев А. В., Новый фрагмент Г., там же, 1979, № 2, с. 3—23; 1980, H 1, с. 29—48; Heroclftus of Ephesus. Cosmic fragmants, ed. with an introd. and comm. by G. S. Kirk, Canib., 1954; L'annee philologique, t. 16, P., 1970 и след, тома (библ.); RoussosEv. N.. Heraklit-BibJiographie, Darmstadt, 1971; West M. L., Early Greek philosophy and the orient, Oxf., 1971, p. 137—202; Bollack J., Wismann H., Heraclite ou La Separation, P., 1972; Battegazzore A. M., Gestualita e oracoiarita in Eraclito, Genova, 1979.

        C. H. Муравьёв.

(Ἡράκλειτος) Э ф e с с к и й (р. ок. 544– 540 до н.э. – г. смерти неизв.) – греч. философ-материалист, в общей, еще наивной форме сформулировавший ряд диалектич. принципов бытия и познания. Г. принадлежал к царскому роду и был настроен антидемократически: "один для меня – десять тысяч, если он – наилучший", – говорил Г., – а "несметное множество – никто" (В49, А1, цит. по Diels'y, Die Fragmente der Vorsokratiker, 4 изд. В дальнейшем ссылки даются по этому изд., т.к. с него сделаны рус. переводы фрагментов Г.; имеются более поздние издания). Он выступал за развитие греч. городов-государств, за новые юридич. установления, противостоящие родовым обычаям. Интенсивная экономия., политич. и культурная жизнь Эфеса и др.-греч. полисов конца 6 в. до н.э. обусловила характер филос. и соц.-политич. воззрений Г.

Г. написал не дошедшее до нас соч. "О природе" (предполагались и др. его названия, там же, А 12). У позднейших авторов сохранилось более сотни цитат из этого соч. Г. Сохранившиеся и дошедшие до нашего времени письма, приписываемые Г., считаются подложными.

Г. принадлежал к материалистич. ионийской школе греч. философии, с представителями к-рой его связывал взгляд на конкретный вид материи как на первоначало мира. Историч. место и значение Г. в развитии философии Др. Греции и ионийской школы определяется тем, что он разрабатывал проблемы диалектики и, в отличие от своих предшественников Фалеса, Анаксимена и Анаксимандра (у к-рых филос. проблематика еще не выявилась как самостоятельная по отношению к астрономии и физике), ставил и решал собственно филос. проблемы, почему его материализм носил более обобщенный характер. Отличие философии Г. от последующих форм греч. философии состоит в том, что Г. больше оперировал описат., поэтич. образами, чем отвлеч. понятиями, как это делали позднейшие греч. философы его ранга (в меньшей мере Демокрит и Платон, еще очень широко пользовавшиеся художеств. образами, и в большей – Аристотель).

Материальным первоначалом всего сущего, т.е. первовеществом, Г. считал первоогонь, стихию, к-рая представлялась древним грекам наиболее тонкой, легкой и подвижной. Путем сгущения из огня появляются все вещи и путем разряжения в него возвращаются (там же, А 5, В 30, 76, 90). Этот мировой огонь "мерами вспыхивает и потухает" (В 30), периодически охватывая весь мир (А 10, 13, В 65), так что "всем правит Молния" (В 64), и "огонь будет все судить" (В 64, 66).

Материалистич. природа мировоззрения Г. видна и из его отрицат. отношения к мифологии в смысле источника знания для объяснения мира. Г. не только высказывался против религ. обрядов и молитв (В 5, 14, ср. 69, 96), но даже подвергал критике общегреч. учителей – Гомера и Гесиода (В 42, 57), не говоря уже о прочих поэтах и мифографах (А 23). О мире Г. говорил, что он не создан никем из богов или людей (В 30).

Диалектика у Г. есть концепция непрерывного изменения, к-рое мыслится им в пределах материального космоса и в основном является круговоротом веществ. стихий – огня, воздуха, воды и земли. Здесь выступает у философа знаменитый образ реки, в к-рую нельзя войти дважды, поскольку в каждый момент она все новая и новая (В 12, 49 а, 91). "Г. устранял из вселенной покой и неподвижность. Ибо это [свойство] мертвых. Он приписывал движение всем вещам: вечное вечным и временное тленным" (А 6). По свидетельству Платона (Theaet. 181 А), Г. учил о всеобщем течении. В другом месте (Cratyl. 402 А = А 6) Платон выразил эту мысль Г. так: "Все движется, и ничто не остается на месте". В последующие времена осталась комбинация этих двух текстов Платона: "Все течет, и ничто не остается на месте". Все всегда становится другим: теплое холодным, холодное теплым и т.д. (В 126). Даже и кикеон (священный напиток в элевсинских мистериях) разлагается, если его не встряхивать (В 125). Даже и солнце все время обновляется и каждый день новое (В 6).

Становление, далее, возможно только как единство противоположностей, понимаемых Г. и в виде непрерывного перехода из одной противоположности в другую (кроме указ. выше фрагментов, см. также В88), и в виде единства уже сформировавшихся противоположностей. Так, у Г. едины: жизнь и смерть (В 21, 48, 62), а потому также Дионис и Аид (В 15), день и ночь (В 57), прямая и кривая линии (В 59), добро и зло (В 58), начало и конец окружности (В 103), путь вверх и путь вниз (В 60). В качестве примера становящегося единства противоположностей Г. указывал на испарения с земли в атмосферу и обратное возвращение их в виде осадков и даже вообще бытие и небытие или единое всеобщее и отдельные вещи (В 10). Противоположности, по Г., пребывают в вечной борьбе, так что "война есть отец всего, царь всего"; "она сделала одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными" (В 53, см. также А22, B 1O, 80). Однако это положение не следует понимать в смысле проповеди войны, борьбы и ссор между людьми.

В понимание диалектики Г. входит и момент относительности: он говорил о морской воде, чистой для одних живых существ и грязной для других (В 61), об относительности красоты божества, человека и обезьяны (В 82, 83) и вообще об относительности всех человеч. дел и поступков (В 111). Вместе с тем, однако, Г. нисколько не упускал из виду того единого и цельного, в пределах к-рого происходит борьба противоположностей. "Вселенная конечна, и мир един" (А 1). Г. прямо говорил о "едином, мудром" (В 32). "У бога все одинаковое, у людей – разное" (В 102). И хотя солнце, по Г., каждый день разное, но в то же самое время все дни для Г. – одинаковые (В 106). Г. говорил даже об "отрешенной мудрости" (В 108), к-рая охватывает все вещи и в то же время не дробится ни на какие частности: "У бодрствующих – единый общий мир" (В 89).

Итак, диалектике Г. уже присущи в известной мере идеи становления, единства и борьбы противоположностей, совпадения абсолютного и относительного. Следует, однако, отметить, что, обращая внимание на источник изменения, Г. оставлял в тени проблему поступательности развития и его мысль была сосредоточена на повторяемости, круговороте. Равным образом Г. еще не ставил проблемы скачкообразности, перехода качеств друг в друга.

В истории философии наибольшие споры вызвало учение Г. о логосе. Религ.-идеалистич. традиция, зародившаяся еще в древности, приписывала Г. учение о логосе как о божеств. силе мира, считая Г. прямым или косвенным предшественником иудейско-христ. учения о боге-слове. Логос назван "правителем мира и богом" у церк. писателя Климента Александрийского при изложении им учения Г. о круговороте вещества (В 31). Но это явная и ложная интерпретация самого Климента, желающего доказать сотворенность огня логосом, но никак не собственные слова и не мысль Г. То же самое делал с гераклитовским течением логоса и Марк Аврелий (В 72). Однако материалы из Г. о логосе – весьма малочисленные – не дают оснований для подобной интерпретации. Позднейшая традиция истолковала логос как "бога", "судьбу", "необходимость" (А 8), "вечность" (В 52), "мудрость" (В 32, 108), "общее" (В 2), "закон" (В 114).

Понимание логоса как необходимости и универсальной закономерности было правильно, научно объяснено с позиций диалектич. материализма в марксистской истории философии (работы М. А. Дынника), связавшей понятие логоса с диалектикой Г. как филос. характеристикой этой закономерности, необходимости.

Душа (и человеческая и мировая), по Г., вполне материальна – она ничем не отличается от влажности испарения, или она, может быть, – огненная искра (А 15, В 36, ср. В 77); разумность души тоже нисколько не мешает ей быть испарением (В 12); к божеств. разуму душа тоже приобщается через дыхание (А 16), хотя это и есть приобщение ко всеобщему (А 17, 20); мудрейшая душа есть "сухой блеск" (В 118), в отличие (от влажной души пьяного (В 117).

В теории познания Г. начинал с внешних чувств. Глаза и уши для него – наилучшие учителя (В 55), причем "глаза – более точные свидетели, чем уши" (В 101-а). Но если душа – грубая, то глаза и уши – "плохие свидетели" (В 107), и "зрение обманчиво" (А 1), поскольку "природа любит скрываться" (В 123), и большинство людей ничего не знает (В 17, 56). Только мышление, к-рое обще у всех (В 113) и воспроизводит природу всего (В 112), приводит к мудрости, т.е. к знанию всего во всем (А 16, В 41), когда разумность слов опирается на "всеобщее" (В 114) и когда ум не спешит со своими заключениями (В 47) и не имеет ничего общего с многознанием (В 40); критерий истины человек получает из воздуха (А 16), и тот первоогонь, из к-рого все вещи, тоже разумен (В 64), и даже солнце есть "разумное пламя" (А 12).

Г. учил о совпадении судьбы, необходимости и разума. "Бог – это вечный, периодический огонь, судьба же – разум, создающий все из противоположностей" (Doxogr. graec. 303). По мнению Г., все зависит от судьбы; судьба же тождественна с необходимостью (там же, 322). По словам Г., "сущность судьбы есть разум, который управляет сущностью всего" (там же, 323). Все подобного рода антич. учения опровергают взгляд на судьбу как на внешнюю механич. силу, откуда-то действующую на человека внезапно и неизвестно почему. Белинский правильно интерпретировал антич. судьбу как "объективное действие, которое развивается и идет себе, движимое внутреннею силою своей разумности" (Полное собр. соч., т. 5, 1954, с. 18).

Классики марксизма-ленинизма выдвигали в философии Г. на первый план материализм и диалектику. Маркс критиковал Лассаля за превращение Г. в объективного идеалиста, за то, что в трактовке его философии Лассаль не шел дальше Гегеля, но отмечал стремление Лассаля рассмотреть диалектику Г., чего не делали тогдашние нем. филологи (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 22, 1931, с. 298–301). Энгельс подчеркивал учение Г. о единстве противоположностей; его диалектику он находил наивной, но правильной, данной пока еще в общей форме и не дошедшей до частностей ("Анти-Дюринг", 1957, с. 20). Ленин, как и Маркс, критикуя исследования Лассаля о Г. за гегельянство ("Философские тетради", 1947, с. 287–89), оценивал приведенный выше фрагмент Г. о несозданности мира и мерно вспыхивающем огне как "очень хорошее изложение начал диалектического материализма" (там же, с. 294) и считал Г. "одним из основоположников диалектики" (там же, с. 291). Марксистское исследование философии Г. осуществляется в этом направлении. Философы-марксисты ведут борьбу с идеалистическими религ.-мистич. извращениями философии Г.

Соч.: Переводы фрагментов Г. на рус. яз.: Г. Ф. Церетели в приложении к кн.: Τаннери П., Первые шаги древнегреческой науки, СПБ, 1902, с. 59–69, 25–28; В. Нилендера в кн.: Гераклит Ефесский. Фрагменты, М., 1910 (с греч. текстом); А. О. Маковельского в его кн.: Досократики, ч. 1, Казань, 1914, с. 147–80, вступ. ст. и переводы фрагментов из источников о Г. – с. 116–47; П. Блонского – Фрагменты Гераклита, "Гермес", 1916, т. 18, No 3 с. 58–67; М. А. Дынника в книгах: Античные философы (тексты), М., 1935, с. 5–18, и Материалисты Древней Греции, М., 1955, с. 41–52; Еrасlito. Frammenti е testimonianze. Traduzione, introduzione, commento, indice delle fonti e dei nomi, appendici critiche e nibliografia a cura di C. Mazzantini, Torino, 1945; Heraclitus. The cosmic fragments. Ed. with an introd. and comment, by G. S. Kirk, Camb., 1954; Подложные письма Г. издавались несколько раз, напр.: Heracliti Ephesii reliquae, rec. I, Bywater, Oxonii, 1877.

Лит.: Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 25, М., 1936 (см. Указатель); Энгельс Ф., Диалектика природы, М., 1955 (см Указатель); Ленин В. И., Философские тетради. Соч., 4 изд., т. 38 (см. Указатель); Гегель, Лекции по истории философии, Соч., т.9, [М.], 1932, с.245–62; Мандес М. И., Огонь и душа в учении Гераклита, Одесса, 1912; его же, К теории познания Гераклита, в кн.: Сб. статей в честь проф. В. П. Бузескула, Харьков, 1914; Дынник Μ. Α., Диалектика Гераклита Эфесского, М., 1929; его же, Очерк истории философии классической Греции, М., 1936, с. 54–76; О диалектике Гераклита, "Большевик", 1938, No 23–24, с. 87–91; Каменский З., В чем сущность философии Гераклита, "Молодой большевик", 1939, No 9; История философии, т. 1, Μ., 1940, с. 49–62; Александров Г. Ф., История западноевропейской философии, М., 1945, с. 23–27, М.–Л., 1946, с. 34–40; История философии, т. 1, М., 1957, с. 72–82; Кессиди Ф. X., Диалектика и материализм в философии Гераклита Эфесского, "Вопр. философии", 1953, No5; Πозняк И. Б., Диалектика Гераклита, Л., 1955 ( Автореф. дисс): Маковельский А. О., Английская книга о Гераклите, "Вопр. философии", 1958, No 1; Lassale F., Die Philosophie Herakleitos des Dunklen von Ephesos, Bd 1–2, 2 Aufl., Lpz., 1892; Ζeller E., Die Philosophie der Griechen, Tl 1, Hälfte 2,6 Aufl., Lpz., 1920, S. 783–938; Lоеw E., Heraklit im Kampfe gegen den Logos, W., 1908; Slonimsky H., Heraklit und Parmenides, Giessen, 1912 (Philosophische Arbeiten, hrsg. v. H. Cohen und P. Natorp, Bd 7, H. 1); Burckhardt G., Heraklit. Seine Gestalt und seine Künden. Einführung, Übertragung, Deutung, Z., [1925]; Вise P., La Politique d'Héraclite d'Е́phèse, P., 1925; Gigon О., Untersuchungen zu Heraklit, Lpz., 1935; Berge D., А vida de Heráklito de Efeso, Rio de Janeiro, 1947; Aurobindo S., Héraclite..., Lyon, 1951; Bonetti Α., La concezione dialettica della realtà in Eraclito, "Riv. filos. neoscolastica", 1959, anno 51, No 4.

    ГЕРАКЛИТ (Ηράκλειτος) из Эфеса (ок. 540—ок. 480 до н. э., согласно Аполлодору) —древнегреческий философпантеист; политический и религиозно-этический мысли

    тель пророческо-реформаторского склада. Имел наследственный титул басилевса (царя-жреца), от которого отрекся в пользу брата. Автор единственного сочинения (в одной книге из трех глав: “О Вселенной, о государстве, о богословии”), по преданию посвященного в храм Артемиды Эфесской; сохранилось более 100 фрагментовцитат. Книга Гераклита написана метафорическим языком, с намеренной многозначностью, притчами, аллегориями и загадками (отсюда прозвище “Темный” и трудности интерпретации). Перипатетическая доксография, буквально понимая метафорику Гераклита, односторонне интерпретировала его как “физика”, но, по свидетельству грамматика Диодота (у Диогена Лаэртия IX, 15), сочинение Гераклита—не “о природе”, а “о государстве”. В известном смысле Гераклит был первым греческим утопистом, предвосхитившим тему “Государства” Платона и написавшим об идеальном переустройстве общества, религии и морали на основании естественного закона, начиная с радикальной реформы человеческого языка и мышления.

    Своеобразие мировоззренческой и философской позиций Гераклита в том, что он выступал как против мифопоэтической традиции (Гомер, Гесиод), так и против рационализма Ионийского просвещения (Ксенофан, Гекатей). Фундаментальная оппозиция, вокруг которой вращалась мысль Гераклита,—“одно” и “многое” (или “все”). В онтологии, космологии, теологии, политике и этике Гераклит утверждал примат “одного” над “многим”: истинно и реально только одно, оно тождественно с субстратом “этого космоса”, оно есть единственный истинный бог, оно обнаруживает себя в “естественном” законе (парадигматическом для всех человеческих законов), оно же есть высшая этическая ценность (т. к. цель философствования—обожение); соответственно, феноменальный мир “многого” увязывается с многобожием, демократией (правлением “многих”), гедонизмом (любовь к чувственному множеству) и отрицается Гераклитом как неподлинный и лишенный ценности. Формально монизм Гераклита сходен с элейским, но метод—диаметрально противоположен. Если рационалист Парменид доказывает тезис о единстве путем логической дедукции, то Гераклит делает то же самое, декларируя чистый сенсуализм (“что можно видеть, слышать, узнать, то я предпочитаю” — фр. 5 Marcovich/ 55 DK), разбивая весь феноменальный мир на пары противоположностей и показывая “тождество” каждой из них (значительная часть фрагм. Гераклита—конкретные примеры такого совпадения противоположностей). “Единство противоположностей” у Гераклита—не “соединенность” или “связность” (которая предполагала бы их раздельную индивидуальность, отрицаемую Гераклитом), но “полное совпадение”, абсолютное “тождество” (ταϋτόν) вплоть до неразличимости. Объективное (“по природе”) “одно” эмпирически обнаруживается как “два”. Т. о., именно насквозь антитетическая структура “явлений” свидетельствует о нерасторжимой “гармонии” и абсолютном единстве “скрытой природы” (= космического бога). Сокровенные “мир” и “гармония” обнаруживаются как явленные “война” и “раздор” (фр. 28/80). Но люди “не понимают, что враждебное ладит с собой: перевернутая гармония, как лука и лиры” (фр. 27/51). Два атрибута Аполлона (которого Гераклит считает своим философским наставником—фр. 14/93) совпадают в схематической Α (α) — образной фигуре лука (символ войны), который при “перевертывании” оказывается лирой (символом мира). Эпистемология Гераклита связана с его философией имени и основана на метафорической модели “мир как речь” (логос), типологически близкой к древнеиндийскому понятию брахман (сначала “священная речь”, затем—онтологический абсолют) и идее “Книги природы” в средневековой и ренессансной философии. Метафорическое выражение “эта-вот речь” (логос, фр. 1/1) отсылает к “тому, что у нас перед глазами”, к видимой “речи” природы, к физическому космосу, непосредственно воспринимаемому чувствами. Книгу (речь) природы нельзя прочитать (услышать), не зная языка, на котором она написана (фр. 13/107); отдельные вещи суть “слова” этой речи. Поскольку греческое письмо было сплошным (без словоразделения), философия оказывается искусством правильного чтения (интерпретации) и деления чувственного текста на “слова — и — вещи”: “...я разделяю их согласно природе и высказываю как они есть” (фр. 1/1). Задача философа—вычленять из потока сенсорных данных каждую пару противоположностей, “схватывая” их “вместе”, в одном словепонятии. Люди же разделили “этот логос” не “по природе”, в результате все слова человеческого языка—лишь бессмысленные “слоги” природных имен, а весь человеческий язык (и мышление) подобен бессвязному бормотанию спящего или глоссолалии сумасшедшего. Мир как логос, прочитанный (услышанный) правильно, есть “одно”, прочитанный неправильно—“многое”. “Выслушав не мою, но эту-вот речь, должно признать: мудрость в том, чтобы знать все как одно” (фр. 26/50). Человечество живет в неверно дешифрованном мире мнения-доксы: “большинство не воспринимает вещи такими, какими встречает их (в опыте)... но воображает” (фр. 3/17). Люди “сталкиваются” с реальностью лицом к лицу, но не видят ее, так как погружены в “собственное сознание” (“Ιδίη φρόνησις), они “присутствуя, отсутствуют” (фр. 2/34) и видят только собственные сны. Ученые накапливают эмпирические факты, не понимая, что только умножают свое невежество: познание “явлений” подобно ловле вшей—чем больше “увидел и схватил”, тем меньше осталось (фр. 21/56). “Бытие любит прятаться” (фр. 8/123): чтобы найти золотую крупицу истины, надо перекопать гору пустой породы “явлений” (фр. 10/22). Но тот, кто проделает этот титанический труд и элиминирует весь феноменальный мир целиком, придет к исходной точке и встретится с самим собой: “я искал самого себя” (фр. 15/101).

    Онтологически абсолют тождествен субъекту познания (ср. тождество брахмана и атмана в адвайта-веданте). По устранении конвенциональной множественности “этотвот космос” предстает здравому уму как “вечно живущий огонь, мерно вспыхивающий, мерно угасающий”, он “не создан никем из (традиционных) богов, никем из людей, но был, есть и будет” (фр. 51/30). “Огонь” — метафора сакрального типа, обозначающая “чистую сущность” или “невоспринимаемый субстрат”, к которому “примешиваются” чувственные благовония (“день—ночь”, “зима—лето” и т.д.—фр. 77/67), воскуряемые на алтаре космоса в Храме природы. Смертные воспринимают только благовония (т. е. “явления”) и ошибочно дают им “имена” — “по запаху каждого”, тогда как единственная реальная основа (“природа”) всех этих имен — “огонь”. “Огонь” Гераклита обладает жизнью (фр. 51/30), сознанием (φρ,όνιμον), про

    виденциальной волей (ср. фр. 85/41) и “правит вселенной” под именем “Перун” (фр. 79/64), т. е. отождествляется с Зевсом. Он—носитель космического правосудия (Дике) и грозный Судия, карающий грешников в конце времен (фр. 82/66). Греческое слово πυρ, означающее не столько “огонь” в смысле “видимого пламени”, сколько “пыл, жар” (ср. древнеиндийское понятие “тапас”), у Гераклита приобретает значение огненной энергии, космического духа, поскольку противопоставляется плотскому, телесному бытию как его потенциал (фр. 54/90). “Угасание” огня в начале космического цикла (своего рода кенозис) приводит к его воплощению в чувственно-осязаемое тело расчлененного космоса, состоящего из четырех элементов (фр. 53/31). Наступает эпоха “нужды” и страданий космического бога, растратившего себя на подлунные элементы (воздух, воду, землю). Золото отдано под залог имущества (фр. 54/90), но по истечении долгового срока золото получается назад, а залог (имущество) отдается: огненный дух развоплощается и наслаждается “избытком”. Эта циклическая пульсация Вселенной бесконечна и фатально неизбежна. В космогонии Гераклита отчетливо видны следы мифа о страстях умирающего и воскресающего божества. Отсюда его “трагический пессимизм”: мы живем в эпоху дегенерации бытия, но будущее человечества еще страшнее настоящего (ср. легенду о Гераклите как “плачущем философе”).

    Человек, как и космос, состоит из света и ночи (духа и тела), попеременное преобладание которых друг над другом (“вспыхивание и угасание”) вызывает чередование бодрствования и сна, жизни и смерти: умирая, человек “пробуждается” от смерти плотского существования (фр. 48/26). Подлунный мир, в котором мы живем,—загробное царство (Аид), атело—могила души (фр. 49/21, 50/15, 72/98). “Души” вовлечены в космический круговорот элементов (ср. Сансара), из которого исключен только огонь (фр. 66/36). Поэтому, чтобы вырваться из круга перерождений и избавиться от страданий, надо сделать свою душу “сухой”, т. е. приблизить ее к “огню”. Достижение “сухости” требует аскезы: диеты (вегетарианство), полового воздержания (так как семя есть излияние влажной души) и вообще отказа от чувственных удовольствий. Ниспадая в мир становления (ибо “со страстью бороться тяжело” — фр. 70/85), душа начинает питаться испарением из крови собственного тела, постоянное “увлажнение” делает ее “пьяной” (фр. 69/117) и сводит с ума: она забывает мир бытия и воспринимает только поток становления. “Влажная душа” и есть субстрат ощущения. Вечно текущие души-испарения Гераклит сравнивал с реками: “на входящих в те же самые реки текут то одни, то другие воды” (фр. 40/12). “Входящий в реку”—это сознающее Я, погружающееся в поток ощущений. Мир становления, т. о.,— проекция психического потока сознания на объективную реальность. Живущий “согласно природе” и “внимающий” логосу (В 112), достигнув огненного просветления ума, может обрести “нечаянное” (фр. 11/18) и стать богом при жизни (поэтому апокрифические письма Гераклита говорят о его самообожествлении). “Личность—божество (или “судьба”) человека” (фр. 94/119). Политический раздел книги Гераклита почти не представлен фрагментами. Вероятно, его политическим идеалом была утопическая просвещенная монархия—правление “одного наилучшего” (фр. 98/49), философа на троне, опирающегося не на писаные законы, принимаемые и отменяемые по “своеволию” (фр. 102/43) большинства, а на “один, божественный”, начертанный в вечной “Книге при“ роды”. Возможно, однако, что эту монархию он отождествлял с Космополисом, и следовательно, был анархистомкосмополитом (именно так понимали его киники). Политеизм, по Гераклиту, должен быть заменен культом одного бога: “Признавать одно Мудрое Существо: дух (Γνώμη), могущий править всей Вселенной” (фр. 85/41). Монотеистическая реформа Дария могла повлиять на Гераклита (поэтому его сравнивали с Зороастром), но степень иранского влияния остается предметом дискуссий.

    Фрагм.: DK I, 139—190; Marcovich M. (ed.). Eraclito, Franimenti, Rrcnze, 1978; Heraclitea, édition critique complète des témoignages sur la vie et l'oevre d'Heraclite d'Éphèse et des vestiges de son livre et de sa pensée, éd. S. Mouraviev, vol. II A 1. P., 1999; Лебедев. Фрапи., ч. i, M., 1989, с. 176-257.

    Лит.: Кессиди Φ. X. Гераклит. M., 1982; Богомолов А. С. Диалектический логос: Становление античной диалектики. М., 1982, с. 56—76; Доброхотов А. Л. Гераклит: фрагм. В 52.— В сб.: Из истории античной культуры. М., 1976, с. 41—52; Муравьев С. Н. Жизнь Гераклита Эфесского.— “Вестник древней истории”, 1974, 4, с. 3—23, 197—218; 1975, 1, с. 27-48, 229-244; 1976, 2, с. 47-71; Он же. Скрытая гармония. Подготовительные материалы к описанию поэтики Гераклита на уровне фонем.—В сб.: Палеобалканистика и античность. М., 1989, с. 145—164; Лебедев A.B. Агональная модель космоса у Гераклита.— “Историко-философский ежегодник'87”. М., 1987, с. 29—46; Kahn CA. The an and thought of Heraclitus. Cambr., 1979; Atti del Symposium Heracliteum 1981, v. 1—2. Roma, 1983—84; Lebedev A. The Cosmos as a Stadium: Agonistic Metaphora in Heraclitus' Cosmology.— “Phronesis”, 1985, v. 30, 2, p. 131-150; De AfartinoFr., Rosset! L., Sosati P. P. Eraclito. Bibliographia 1970-1984, Edizioni Scientifiche Italiane, 1986; Wilcox J. The Origins of Epistemology in Early Greek Thought: A Study of Psyche and Logos in Heraclitus, 1994.

    А. В. Лебедев